Сказавъ сіе, онъ налилъ порядочный бокалъ наливки, и послалъ къ фельдшеру, который, вскочивъ на ноги, и поднявъ бокалъ кверху, провозгласилъ изо всей мочи: "Здравіе и долгоденствіе вашему высокоблагородію! ура!"
Всѣ земскіе чиновники и секретарь начальника, любившій хвастаться своимъ басомъ, подхватили ура фельдшера, и симъ заключился обѣдъ.
Роковое извѣстіе, полученное мичманомъ въ день имянинъ начальника, отдалило его свадьбу на цѣлый годъ. Это было причиною, что жизнь Маріи, исключая исгоріи сердца, опять потекла по прежнему; опять начала она, по совѣту своего дѣда, заниматься ученіемъ, и великой наставникъ ея, дьячекъ Климъ Степановичъ, снова вступилъ въ права свои. Дня, въ который было назначено начать продолженіе уроковъ, онъ ожидалъ съ такимъ же нетерпѣніемъ, какъ скряга платежа по векселю, наслѣдникъ смерти своего богатаго родственника, или судья просителя съ обѣщанною взяткою. Наконецъ день сей насталъ. Дьячекъ, вычистивъ тщательно, вопреки своему обыкновенію, свой сѣрой, длиннополой сюртукъ и примазавъ кваскомъ пучекъ, пошелъ подобно Аристотелю въ извѣстной сказкѣ: Пристыженный мудрецъ, еще срамиться....
Пошелъ въ любви своей Темирѣ онъ открыться.
Въ нѣсколько уроковъ, данныхъ до поѣздки на Лопатку и острова, дьячекъ прочиталъ только вступленіе въ исторію, распложая оное глупыми и надутыми фразами, въ которыхъ и заключалась вся его мудрость и ученость. Такимъ образомъ въ настоящій урокъ ему надлежало начать самую исторію. Положивъ предъ собою огромную книгу въ черномъ кожаномъ переплетѣ, и пригладивъ рукою волосы, онъ, наконецъ, отверзъ своя краснорѣчивыя уста. "Эта книга, сударыня, есть исторія церковная, гражданская и ученая, повѣствующая о началѣ, возвышеніи и упадкѣ монархій и царствъ; о царствованіяхъ, дѣяніяхъ и лѣтахъ жизни царей и императоровъ; дѣяніяхъ епископовъ и папъ римскихъ, отцевъ и учителей церковныхъ...."
-- Напрасно вы трудитесь, прочитывая это -- прервала Марія; -- вѣдь вы мнѣ уже говорили, что принесете всеобщую исторію....
"Точно такъ-съ! -- сказалъ нѣсколько смутившійся дьячекъ, который, прочитывая заглавіе книги, выигрывалъ только время, дабы собраться съ силами для начатія своего объясненія. -- Точно такъ-съ! Но прежде, нежели я приступлю къ преподаванію сей книги, я долженъ, если вы не оскорбитесь моимъ откровеннымъ объясненіемъ...."
-- Помилуйте! Кто-жъ можетъ оскорбляться откровенностію, и особенно въ такомъ дѣлѣ! -- отвѣчала Марія, не подозрѣвая настоящаго намѣренія со стороны своего наставника, и относя его къ настоящему занятію.
