— А вы что, бывали там? — спросил я.
— Бывал… До этого бывал… С ним же и ездили, с… с этим другом.
— Ну, нашел он Карата?
— Погодите… Высадили его вертолетчики и ушли на озеро, дали сроку час. С рады — болото это твердое, моховое — вышел он тропкой на поляну в сосняке. Смотрит — избушка добротная, лабаз на сваях, дров поленница. Но никого нет вроде. Постучал он, вошел. Видит — женщина пожилая чистит картошку, а сама боится. Он ее успокоил, рассказал про свое дело, спросил, не знает ли, где его Карат. Она говорит, нет, не знает, а сама плачет. Он удивился, а она говорит: "Это я от лука. Обождите Ивана, должон вот-вот прийти, пошел ближний путик проверять". Друг мой вышел на двор, сел на бревно, сидит, курит, ждет, на часы смотрит. Прошло полчаса — никого. Еще прошло время. И вдруг из подлеска катит собака, серая, а грудь белая, добежала, ощетинилась, а сама в лицо смотрит, рычит, и смотрит, и нюхает, и вдруг как прыгнет ему на грудь!..
Анатолий Иванович осекся, завозился, я услышал, как он сморкается.
— Да… Карат это был. А за ним идет мужик, пожилой, крепкий, и ружье снимает на ходу. Подошел. "Здравствуйте, — говорит, — объяснять не надо — твой кобель, вижу. Но проси сколько хочешь — всё отдам. Потому как мы со старухой и себя, и детей, и внуков этим кобелем кормим и одеваем". — "Нет, — говорит мой друг, — друзей не продают, а сейчас зайдет за мной вертолет, я сам вам заплачу за три года, вот ружье, хотите, подарю, но Карата заберу".
Хозяин приглашает его в дом — выпить с разлукой. "А то, — говорит, — я и отсюда слышу, как моя старуха по нему воет, вы ей, верно, рассказали?"
И правда — хозяйка вся в слезах, умоляет, просит. Посидели они минут десять, выпили, закусили моченой брусничкой, грибками. "А почему его назвали Карнаухим?" — спросил друг. "А не знали, как звать, у меня зять в милиции работает, вот я через него взял его, и в первую осень осадил он мне медведя на озере в паре с одной сучонкой. Ну медведь его и царапнул — пол-уха оторвал…" Тут затрещал вдали вертолет, хозяин пошел провожать до рады, где он сел, но по дороге друг мой передал ему поводок и говорит: "Продать не могу, но пусть он у вас живет, на воле, моя же жизнь сейчас нарушена, ему в городе будет тошно". Остолбенел старик, благодарит, шапку даже снял. У самого вертолета сунул другу моему пачку в газетной завертке: "Свой самосад, табачок, возьмите покурить, гостинец". Друг и взял, развернул уже когда летели — и видит, что это толстенная пачка денег…
