— Не ждала? — радостно говорит Сергей. — А мы лодку утопили, пришлось все бросить, вот мы и раньше, я и Толю захватил…
Он осекается и начинает оглядывать комнату — стол, стулья, стены, телевизор, делает шаг, нагибается, и тогда Анатолий Иванович замечает, что у Люды ненормальные глаза. Сергей поднимает с пола окурок, бережно кладет его на блюдце. Да, на столе немытая чайная посуда: две чашки, вазочка с вареньем. Ну и что? Милое знакомое лицо Люды, пухлое, смешливое, сейчас совсем незнакомо, все в бело-розовых пятнах, а потом обесцвечивается, и у дрожащих ноздрей прорезается какая-то бесовская складочка, когда она говорит неживым голосом: "Да. Был. Он. И это было. А потом пили чай". Сергей стоит и не то плачет, не то смеется — лица не видно, а спина мелко трясется, и Анатолию Ивановичу хочется бежать, не видеть, не знать, потому что пятнадцать лет он их любил, с ними встречал Новый год, с ними ходил на выставки охотничьих собак и в кино. Карат смотрит на хозяина, наставив уши, и начинает скулить. Он лучше всех чует, какая надвигается беда.
— Если разводиться, то уж лучше не жениться, — глуховато говорит Анатолий Иванович и мешает палочкой в угольях. Динке жарко, она просыпается, щурится и выходит из светлого круга.
— Спать пора, — говорит Анатолий Иванович. — Вон стог, пошли надергаем сухого сена.
— Хорошо у костра. Как это вы сказали: "Удачно, но это не все"?
— Пора спать, — повторяет он и встает.
Стылая тьма во всем мире, а во тьме постепенно меркнет огненная пасть — дотлевает в костре коряга. Стылая предзимняя немота, а в шалаше, в сухом сене, тепло и безопасно. Увялыми цветами пахнет сено, проплывают сонные мысли, тихо грустит что-то во мне. "Аня, эх, Аня", — шепчу я, но никто не слышит меня, Анатолий Иванович, верно, давно уснул.
— Завтра двадцатое уже, — говорит рядом его голос, — а снега все нет.
Я молчу. Шуршит, подваливается к ногам Динка. Пусть, с ней теплее будет.
— Их любить надо. Собачек, — говорит Анатолий Иванович зачем-то.
— Их любишь, а они — сами себя… ("Эх, Аня, Аня!)
— Не скажите. Бывает, два и три года хозяина помнят, бывает, и околевают с тоски.
— Ну, это навряд ли…
— У меня друг три года как своего пса не видел, искал везде, ездил, но…
Анатолий Иванович замолчал надолго.
— Ну и что? Нашел?
— Как вам сказать про это? Не мастер я… Одним словом, посадили моего друга, а Карата, лайку, отдали кому-то, ну он и пропал…
— Кто?
— Карат. Западносибирская, кобель, серо-белый, стройный такой, морда черная, глаза с косинкой… Красавец! А уж белку гонял! Три диплома второй, два первой степени. Но не в этом дело… Все это с развода началось.
