— Ищи, ищи! — крикнул я, но она только хвостом завиляла, и я рассердился: сразу видно, что ничего она не умеет.
— Здесь еще белки не будет, подальше может быть, — сказал Анатолий Иванович через плечо.
Я хотел спросить, где мы ночевать будем, — ведь идем в сторону от деревни, но не спросил. А день незаметно кончался, и дали стали сизо-голубоватыми, сонными и угрюмыми от еловых вершин.
— Пройдем поймой километров шесть, — сказал Анатолий Иванович, — а завтра круг дадим и в деревню. Там совсем белки нет, а здесь, может, и найдем…
— А отсюда если напрямую? В деревню?
— Напрямую нельзя: Мухари. — Он остановился и стал прикуривать. — Это болотина такая. Мухари. Не пройти там осенью. — Он затянулся и посмотрел на меня: — Берите, курите — в деревне достанем.
Я взял сигарету и понюхал табак. "Раз так, закурю, теперь наплевать на все…" Я закурил, и в голове приятно закружило.
— Что это за Мухари такие?
— Глухой угол. Там года три назад Ваську-счетовода убили. Лосятники.
— Поймали?
— Не знаю. Я в тот год последний раз здесь был. У Максимыча.
И тут в стороне, в лесу, залаяла Динка.
— Идите, подходите, не стреляйте сразу: пусть погоняет.
— Я пошел, глотая нетерпение, вглядываясь, вслушиваясь. Черно-белое вспорхнуло со стрекотом, замелькало меж голых осинок. Сорока! Динка виновато махнула хвостом.
— Дура! — сказал я ей. — Дуреха! — И оглянулся. Я стоял на полянке в осиновом подросте, а прямо передо мной на фоне черного ельника стояли три березы. Они выросли букетом из одного корня, белые-белые в сером затишье ноября. Они одни светили всему в этом холодном дремотном ненастье, три сестры из одного корня. И все вокруг них было усыпано, уложено их ржаво-золотистым листом, чуть влажным, с грибным запахом, с кое-где торчащими веточками, тоже слетевшими с этих берез. А в пригоршне-развилке трех сестер я увидел старое травяное гнездо какой-то певчей птицы. "Вот, Аня, смотри, зачем я сюда приехал".
— Ну что? — спросил Анатолий Иванович, который неслышно подошел сзади.
— Пустолайка, — сказал я. — Сороку облаяла!
Но ни стыда, ни злости во мне почему-то не было.
— Молодая, еще научится, — сказал он. — Пошли?
Мы еще прошли немного, и немного стало темнее, когда Динка взлаяла и стала носиться носом в землю.
— Вот и белка, — сказал Анатолий Иванович (я белки не видел). — Вон она, на той ели.
Я подозвал Динку, показал, она стала скрести ель, облаивать, но белки мы с ней так и не могли рассмотреть. Мы стучали, ломали сучья, но белка затаилась где-то вверху и не шевелилась.
