Федя отвел меня в особую клеть для гостей и уложил спать. Смотря на теплющуюся лампадку перед образом Спасителя, я вспомнил свою первую поездку в Тихвин на Пасху в конце семидесятых годов.
Я тогда приехал днем и сразу пошел к знакомому батюшке иеромонаху, который служил на приходе в храме, в народе именуемом «Крылечко». Этому батюшке был предоставлен епархией отдельный хороший дом с садом и колодцем, новенькой обстановкой, посудой для личного пользования и для архиерея, если таковой пожалует сюда, всякие ковры и прочее. Но сам батюшка, отвергая комфорт, выбрал себе маленькую комнатку-келью, где стояла узкая железная койка и аналой. Он был еще молод, но, по-видимому, уже успел заслужить внимание и уважение прихожан, ореол которого краем касался и меня, когда я приходил во храм, потому как был лицо, приближенное к батюшке. Это был особый батюшка. Он был хорош и лицом, и ростом, и умом. Всей душой он стремился к благочестию, но он был человек, и дьявол долил и искушал его непрестанно. Он был в постоянной духовной брани с силами зла и с сокрушением говорил мне, что в каждой складочке его монашеской мантии сидит по бесу. Я возлагал на батюшку большие надежды и всегда думал: быть, быть ему святителем, потому что Господь щедро одарил его многими достоинствами. Дело было в конце Великого Поста, и мы в этот день пообедали с ним скромно: гороховый суп, кусок ржаного хлеба и все без возлияния елея. Правда, еще пили чай с булкой. Уже смеркалось, и я пошел прогуляться по малолюдным улицам городка. Приближалась Пасха. Она в этом году была ранняя, и снег еще не сошел, но уже чувствовалась весна, и воздух по-весеннему был мягким, теплым и приятным. На этой улице дома были небольшие, большей частью деревянные. За занавесками двигались тени. Люди собирались ужинать или отдыхать после дневных трудов. Местами со дворов слышался собачий лай, но он был приглушенный, как это бывает, когда еще лежит снег. Я брел себе потихоньку, думая о том, как можно было бы мне жить здесь мирно и спокойно без всяких треволнений и забот. Около одного дома из открытой форточки слышались прекрасные звуки шопеновских ноктюрнов. Кто-то играл на рояле. Я остановился и слушал, пока не раздался последний аккорд. Уже изрядно стемнело, и я дошел до шлюза канала, где стоит новодельная деревянная часовня древнерусского пошиба. Я стал под фонарем и посмотрел на часы. Из-за угла часовни, покачиваясь, вышли два субъекта с насандаленными носами.
