И тут он увидел... нет, возможно ли это?
Через ворота по двору шел мужчина, скрюченный, с рюкзаком за спиной. Глаза Туна расширились до предела. Мужчина, который теперь посмотрел вверх, кажется, его узнал, это же был Гизе! Гизе, горбун из „Черного Лебедя"!
Ну и чудной мужик был этот Гизе. У него, так сказать, было третье плечо, что всегда служило поводом его собственных насмешек и приносило ему неизменно в разных забегаловках, благодаря юмору, кружку-другую пива. Горб, таким образом, был для него своего рода капиталом, приносящим доход, очень приличный доход.
- Не ожидал ты здесь увидеть горбуна, да? - заговорил он, скаля зубы. - Но... наступили тяжкие времена. Людям теперь не до смеха, даже при виде моего рюкзачка. Где Шеф?
- Шеф? Ты что, его знаешь?
- Естественно! Я же здесь был уже три раза.
Он гордо прошел мимо Туна в бюро приема, не постучав, и без особых формальностей. Тун услышал, как там, внутри, звонко загоготал Гизе. Такого веселого приема Тун еще не видел. Гизе, определенно, не испытывал крайней нужды, раз мог так хохотать! Если бы его мучил голод, он оставил бы подобные манеры.
Тун приблизился к двери и напряг свой слух. Он слышал, как Шеф говорил, что в данный момент он не мог принять Гизе: Гизе было бы лучше переспать ночку в пуле, а утром прийти снова. И эту новость Гизе встретил со смехом.
Тун отступил на два шага, потому что услышал, как Шеф встал со стула и направился к стене. Он нагнулся и стал с усердием изображать, будто поправляет большую циновку, лежавшую перед входом. Шеф лишь пробежал по нему взглядом, а потом скрылся на лестнице, ведущей наверх, в его квартиру.
- Я ночку пересплю в пуле, - сказал Гизе Туну. - А утром меня примут.
Пул - это было что-то вроде второй маленькой ночлежки, пристанище для нуждающихся в приюте на короткое время. Оно находилось в этом же здании, непосредственно возле больших входных ворот. Тут спали лишь те „клиенты", что получали от полицейского комиссара аусвайс на свободное поселение. Эти „клиенты" имели право испрашивать право на продление аусвайса раз в два месяца. Но если в течении этих двух месяцев они хоть раз замечались в попрошайничестве, то их забирали, как не имеющих работы и средств, и отправляли в соответствующее заведение. А это было неинтересно никому из „клиентов>11.
Пул производил чудненькое впечатление. Там был свой собственный надзиратель, своего рода „коммунальный шеф". Это был Уиб, „ванька-встанька" (в смысле любил командовать „подъем"). Уиб был грубияном. Он мог наорать, оскорбить своих ночных клиентов, к которым он обращался только так: „Эй, господин
