- Что же ты тогда делаешь среди набожных? -внезапно спросил кто-то за его спиной. - Ты ведь рад еде, которую тебе дают набожные!
Оба подняли головы. Говорившим был Тойн. Тойн, который прежде пил не просыхая, который коробейничал, торгуя шкурками и воруя кур из крестьянских дворов и ложки из столовых. Тойн, который за свое воровство шесть лет отсидел в каталажке.
- Что тебе, собственно, не понравилось в моих мыслях? - переспросил удивленно Дрис. - Уж не стал ли ты набожным, Тойн?
- Да, - ответил тот. - Я сейчас выхожу на путь истинный!
- Ты?
- Да, я! Бог любит меня, и я Его тоже!
Тут Дрис с издевательской улыбкой откинул назад голову. Его глазки дико забегали под черными бровями, и сплюнув с силой целую щепоть табака прямо в грудь Тойна, он заголосил:
- Лицемер, дружище, оставь в покое этого парня -его любит Бог! Этого попрошайку! И я еще его когда-то считал другом!
Он обхватил Туна рукой. Но тот не поддался.
- Я хочу пить, - сказал Тун. - Подожди-ка! Сейчас будет каре!
- Какое каре! Пошли, говорю я тебе!
В этот момент в дверях появился инспектор. Он заметил эту группу: разъяренного до красноты Дри-са, Тойна, обтиравшего рукавом с груди табачную слюну и Туна, который как раз вырывался из объятий Дриса.
- Спустись, пожалуйста, вниз, - сказал инспектор Туну. - Ты нарушил утреннюю молитву, расставь стулья в зале, отложи псалтыри, а прежде всего поставь Библию на ее место, на полку. Ты слушаешь? Прежде всего Библию!
Тун пошел к выходу, медленно спустился вниз по лестнице и вошел в зал, в котором теперь было пусто и тихо. Он еще слышал голос инспектора, повторявший: „Ты слушаешь? Прежде всего Библию!"
Он взял в руки тяжелую книгу и отнес ее к полке. При этом он ворчал недовольно:
„Что этот мужик именно меня погнал на это дело! Именно меня - почему не Тойна или Пайпи? Однако, какая здесь чудесная тишина! Можно услышать биение собственного сердца! Да, собственного сердца".
По коридору к актовому залу медленно шел старый человек. Он был скромно одет, на голове поношенная шляпа, без ленты. Но этот человек был очень богат. И всякий, заглянувший в глаза старика, мог оценить размер его богатства: его глаза блестели, как жемчужины на солнце.
Его звали Ян. Ум Ян. Так называли его люди с улицы Пршота, соседи и коллеги по службе, а прежде всего мальчишки всего района, к которым он очень привязался.
...За плечами Яна осталась бурная молодость. Частенько он сидел в тюрьме за обман и шантаж. Он делал это гораздо более изощренно, чем многие другие, так что служащие полиции не знали ни минуты покоя, когда он появлялся в городе. И сколько бы не вытаскивали его, вечно пьяного, из этой пропасти солдаты священного войска, неизменно верные самаритяне, сколько бы не предоставляли ему крышу над головой, очень скоро его находили замерзающим в самом грязном закоулке города или на скамейке в городских торговых рядах.
