- Начальство не уважать, да?! Как стоишь, дур-рак! Я тебе! - он попытался дать швейцару в морду, но обнаружил, что руки заняты бутылками. С беспомощной злобой он плюнул тому на начищенный ботинок, но промахнулся.
Проводив взглядом грозу ижских обывателей, Талин повернулся к собеседнику:
- А вы знаете, сударь - в этой вашей идее о сервах, как низшем сорте людей, что-то есть...
Читатели "Ижского городового" были бы потрясены, если бы услышали такие слова из уст его редактора, известного своим либерализмом и демократизмом.
Шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, Фолькофф спустился по лестнице и вывалился на площадь. Шофёр в форме доброполиции был неприятно удивлён столь быстрым возвращением шефа, к тому же, в почти вменяемом состоянии, ибо он имел на вечер свои планы, основывавшиеся на многолетнем знание того, что херр пренепременнейше увязнет на банкете до глубокого вечера и нагрузится до состояния мёртвого тела. Более того, шофёр уже приступил к претворению означенных планов в жизнь, завязав многообещающие дипломатические отношения с девицами юных лет, но древней профессии, слетевшихся к зданию "Ижского городового" в ожидание лёгкой добычи. Появление Фолькоффа меньше чем через полчаса, к тому же на своих двоих, пусть нетвёрдых ногах, означало крушение шофёровых планов.
Фолькофф брёл к машине и в голове его бродили мысли. Мысли были мутные, пьяные и обиженные. Херр Фолькофф, особенно будучи по мухой, искренне считал себя отличным, кампанейским парнем, и реакция окружающих на его авансы вызывал в душе шефа доброполиции искреннее недоумение и глубокую детскую обиду. Здесь же гнездились и смутная жажда реванша, и образы новых, могущественных друзей, силами коих он, Фолькофф, будет вознесён, а предавшие его прежние, неверные друзья будут повержены подножию его ковбойских сапог. Шеф доброполиции повернулся к светящимся окнам редакции и поднял кулак с зажатой в нём бутылкой:
- Я вам!
Тут же его отвлёк звон под ногами. Он посмотрел вниз и увидел у носков сапог лужу со стеклянными осколками посредине. И херр Фолькофф вспомнил, что подмышкой у него тоже была бутылка. Это доконало его. Отпихнув сапогом днище разбитой бутылки, он вполз на сиденье "хорька" и проорал:
- Федька! Федь-ка!
- Я здесь, господин начальник! - откликнулся сидевший на своём месте шофёр.
- К девкам! - отдал последний приказ шеф доброполиции и завернулся в молчание, как Цезарь - в пурпурную тогу. На следующее утро он долго пытался вспомнить, доехал он до девок или нет. Наконец, положившись на исчезновение прихваченных с банкета бутылок и остатка жалования, решил, что всё-таки доехал. Он ошибался ...
