− Проклятие! − его едва не вывернуло наизнанку, адский кашель раздирал на куски, сотрясал нутро. Он зажал рот перчаткой, ухитрился перехватить свободной рукой сук потолще, как неожиданно каблук подвернулся и, испуганно закричав, капитан сорвался вниз.
Он упал на бок, широко разбросав ноги. На какой-то миг всё заволокло туманом. Удар встряхнул так, что голова показалась горшком битого стекла. В следующий момент Преображенский увидел плавно, по-сказочному дивно сыпавшиеся на него свекольно-красные хлопья, а чуть позже окунулся в бездонную темень.
Андрей не слышал, как стонал, кликал в беспамятстве маменьку; не зрел, как с другой стороны сада Палыч и сыновья купца Красноперова, рослые, кровь с молоком недоросли торопью бежали к нему; не почувствовал, как они подняли его и в обход, спотыкаясь о выбоины, снесли на Купеческую, где устроили на телегу.
Он ощутил себя живым и страдающим от скомящей боли в спине. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к дробливому топоту и крикам людей, к визгу собак и прочему шуму, словно вспоминая, что же стряслось. Через силу капитан дотянулся рукой до груди; лицо треснуло в улыбке − пакет был на месте. Это ублажило и ободрило его; Преображенский приоткрыл веки.
Во рту стойко держался привкус пепла. Под боком хлопотал Палыч, подкладывая под затылок своего господина свернутый кожан, укрывал с бережью офицерским плащом и серчал с близкими слезами:
− Сучковато вышло, барин… виноват, вашескородие-с, как есть кругом виноват! Ни кола ни двора − по миру пустил вас, Андрей Сергеич… Ох ты, мать честная, прощения мне, глуподурому, нетути… Вот ведь она, жисть! Вилючая какб! Хто б ведал, барин?.. Вы б о себе, батюшка, ну-с, хоть бы саму малость беспокойство устраивали… Бацнулись-то оземь как! Страсть одна, сгинуть могли!!! Сердце у меня едва не разбилось… Благо, обошлось. Слава Спасу нашему! А ужо вослучись тако, вот те крест, барин, удавился бы я, как пить дать.
Денщик монотонно охал и сетовал на судьбу; вокруг дроглыми тенями сновали люди, стреляли мушкетами лопающиеся бревна, мужики отборные матюки гнули так, что уши сворачивались, но для Андрея Сергеевича ничего не существовало.
Он тихо лежал и отрешенно смотрел на обугленные ветви, за которыми тянулись чернявые космы дыма. В голове была удивительная пустота, и жизнь вокруг тоже казалась пустой и никчемной. «Господи, ведь решительно ничего не было прежде, до сего дня», − Андрей устало закрыл глаза, болезненно остро ощущая тяжистый горячий воздух вечера, хрип дыхания, щекотливые струйки пота, сбегающие из-под мышек под спину, липкие, клейкие…
