Он встряхнул головой, в ушах стоял такой гул, словно все демоны преисподней закружились и взвыли разом.
− Дьявол! Ни одного извозчика! Да почему мне так не везет?! − в сердцах воскликнул Андрей и саданул кулаком по бедру. На пристани и вправду, как на беду, ни клячи. Он готов был купить, отобрать, украсть лошадь, только бы быстрее добраться до Купеческой.
Красный, с сырым от пота лицом, он добежал до треклятой корчмы. Преображенский страстно уповал на то, что у Семена Тимофеевича на заднем придворье уж завсегда найдется подвода.
Он с налёту хватил кольцо двери на себя. Жгучая боль пронзила кисть: окованная железными пластинами толщиной в палец дверь стояла мертво.
В горле пересохло, мокрая рубаха липла к телу. Ноги стали вконец пудовыми, непослушными. Путь до Купеческой представился бесконечным. Вне себя от отчаяния, капитан принялся бить сапогами в угрюмо молчащую дверь. Внезапно он почувствовал, как им овладевает бешенство, хотя и не понял еще, против кого оно пенится. Затруби рядом архангел Михаил, Андрей и то бы не услышал, продолжая остервенело пинать окованное дерево.
* * *
Он выбрал самый краткий путь: побежал вверх по улице, где стояла кармановская корчма, затем круто свернул на Рождественскую и вгрызся в толпу. Народу понабилось, как сельдей в бочке. Чтобы продвигаться быстрее, пришлось соскочить с тротуара из лиственничной доски на мостовую.
Охотск был почти сплошь рубленый. Домов из камня и кирпича − кот наплакал. Город мог полыхнуть, что пороховой погреб, стоило закапризничать ветру.
Здесь, на Рождественской, было сполна и пролеток, и прогулочных колясок, и телег, что гремели и подпрыгивали на выбоинах булыжной мостовой. Ездовые то и дело пороли воздух сыромятными кнутами, жгли крупы храпящих лошадей, зычно кричали, матькались. Ярмарка расстроилась, все без оглядки спешили в город спасать кровное.
Мимо моряка, окруженные конным сопровождением, прогрохотали две кареты. В одной он признал адмиральскую, на ее горящей лаком дверце диковинным листом красовался резной золоченый герб. Конвой, рьяно расчищавший дорогу его превосходительству господину Миницкому, отбросил Преображенского на запруженный тротуар. Вновь ударил крепкий запах пота.
В проулке, что кишкой выходил на Рождественскую, он заметил стоящую у ворот кобылу. Лошадь была заприколена под седлом.
Андрей, скрипя зубами, огрызаясь на тычки, с горем пополам протолкнулся сквозь людскую волну, скользнул в пустынный переулок и во все лопатки бросился к ней.
