Да только Андрей не желал в это верить: гнал плетью горячий, заговорщицкий шепоток Карманова: «…с чертом он водится − нелюдим, так и знайте!» Вспоминал о другом: о твердой руке Шульца, коя не подвела в тот час, когда люди молились, облачаясь в белые рубахи.
− Ну, что молчишь?
− Так вы мне и слова не даете воткнуть. Во сколь на корабле прикажете быть, капитан? − ладонь Преображенского ощутила крепкое пожатие шершавых пальцев Шульца.
− Молебен Николе Чудотворцу на Благовещение заказал. На следующий день якорь подымем. Вот и решай.
− Эва, скоро как, − искренне удивился шкипер. −Ну, так быть посему. Пошто ветра ждать, нынче и пришвартуюсь. Мое почтение, капитан, − травяной кафтан немца исчез за дверьми.
Дом вспыхнул, как порох. Венцы стен занялись жарко и жадно.
Кривясь от боли, Палыч кое-как уцепился за край столика, поперхнулся гарью, поднялся на ноги. Его лицо, покрытое коркой запекшейся крови, с красными от едкого дыма глазами, походило на страшливую маску. Как-то боком, неуверенно ставя ноги, он дернулся к выходу.
Огонь, преграждая путь, выбросил из коридора навстречу клуб черного дыма. Сноп искр взметнулся под потолок горницы и на миг ослепил Палыча. Он отскочил в сторону. Лицо опалилось − пахнуло поджаренной до хруста кожей. Горячий пот струями заливал глаза, но старик его не замечал.
В сенях громыхнуло трескуче обвалившееся бревно. Палыч понял − к порогу путь отрезан. Он схватил стул и заковылял к окну… Из портьер с гулким хлопком вымахнула струя языкастого пламени и ударила в ноги; старик снова шарахнулся вспять, поднял стул и с плеча хватил по раме. Раздался отчаянный звон, стекло дождем хлынуло на пол, захрустело под каблуками. Денщик снопом вывалился из окна, когда подол его кожана взялся огнем.
Все постройки на дворе полыхали. Палыча обдало испепеляющим жаром и оглушило грохотом − рухнула амбарная крыша. Скрипя зубами, он отполз от раскаленной стены. В слезящихся глазах отражался господский дом, охваченный пламенем, дымно-багряным, косматым, диким.
В хлеву, как под ножом, заходилась в реве скотина −била копытами и рогами в стены, испуганно фыркала, храпела. Захлебистое ржание лошадей, лай собак и оглашенные крики людей, долетавшие с улицы, слились воедино.
* * *
Ворота сотрясались от яростных ударов. Они скрипели, звенели болтами, но не сдавались, схваченные дюжим железным крюком, покуда, наконец, соседский пострел не сиганул во двор и не сбил его; ввалились мужики с баграми и заступами; у колодца загремели цепью; бабы истошно голосили, бегали, будто куры, от колодца к дому, расплескивая из ведер воду. Огонь, подхваченный ветром, гулял по воздуху красным петухом, падал пылающими космами на соседние крыши и сеновалы. Дым драл ноздри, забивал грудь, − отовсюду слышался вой погорельцев.
