Руку с пистолетом подбросило чуть ли не выше головы — расслабленные мышцы не сумели сдержать силу отдачи, но своё дело выстрел сделал: сквозь звон в ушах Сашка расслышал новый звон осыпающегося стекла, теперь уже из разбитого кинескопа, а ещё от изуродованного телевизора до него донёсся звук, напоминающий короткий, утробный и глухой стон.
Воронков ещё раз попытался подняться на ноги и теперь ему это сделать удалось, правда со второй попытки. Из разбитого телевизора, оттуда, где был экран, на лакированную поверхность тумбочки стекала тягучая жидкость, которая могла бы сойти за мёд, если бы мёд мог быть пронизан тонкими струйками фиолетового и ярко-зелёного цвета.
— Гад‑дость…— Сашку передёрнуло, и он брезгливо отошёл назад, добавив с кривой улыбкой:
— По крайней мере видно, что я с ума не сошёл… А то сидел бы и гадал — что ж такое приснилось, что в ящик палить начал?
Доказательство нормальности Воронкова продолжало медленно собираться лужей на полу, аккурат рядом с пятном, оставленным протечкой. «Как бы Джой не вляпался…» — обеспокоено подумал он и обернулся к подстилке. Джой лежал с открытыми глазами, ничего не видя и ничего не слыша, покачивая головой в знакомом ритме. Сашка охнул, кинулся к собаке и принялся тормошить её, дёргать за уши, но пёс оставался словно под действием наркотика. Тогда он в панике схватил Джоя за роскошную гриву на шее, волоком перетащил в ванную и, перевалив собаку через край прямо на замоченные с утра джинсы, включил холодную воду.
Первые несколько секунд колли не реагировал, но потом завизжал так, словно из него живьём делали шапку, и рванулся прочь.
Сашка не стал его удерживать под краном, но и из ванной выпускать не стал.
— Сидеть, дурень! А ну, кому сказал! — строго прикрикнул он, и Джой, обиженно поскуливая, послушно уселся на ванный коврик, а Воронков отправился наводить порядок.
За это короткое время запах пороха в комнате уже почти рассеялся, да и тот, другой, резкий, но приятный, почти перестал ощущаться. Жижа — останки глаза — собралась на полу аккуратным овалом, а на пластмассе продырявленного телевизора и на полировке тумбочки от неё остались матовые следы, словно по ним провели мелкой шкуркой.
«Вот ведь дрянь,— подумал Воронков.— Так ведь может и пол разъесть…» — почему-то опасения за сохранность паркета оказались для него сейчас на первом плане, а мысли о том, чем было всё происшедшее и почему оно было именно здесь, как-то не особенно и волновали. То есть, волновали, конечно, но в мозгу как будто сработал предохранитель, защищающий его от окончательного срыва и перенаправляющий внимание на что-либо привычное и объяснимое. Нацепив резиновые перчатки и собирая жижу тряпкой на швабре — даже защищёнными руками дотрагиваться до неё не хотелось, — Сашка не столько поражался её невероятному происхождению, сколько раздумывал над тем, цел ли пол и можно ли будет потом ведро использовать, а вдруг ведь и его проест. Кислота там, наверное, какая-то, химия…
