— Пустое, — всхлипнув, я утерла нос запястьем. — Я больше к этому ножу и не прикоснусь.
— Ты бы поела, — сказал он осторожно. — Я похлебку сварил.
— Не хочу, — меня едва не затошнило при мысли о еде.
— Совсем ведь ослабнешь…
Он попытался оторвать меня от себя, но я не далась, судорожно вцепляясь пальцами в рубашку Энги.
— Не уходи, — попросила я и закрыла глаза, слушая биение его сердца. — Не отпускай меня.
И Энги оставил свои попытки, еще долго баюкая меня в своих теплых объятиях.
Вынырнув из тревожного сна, я не сразу сообразила, где нахожусь и что со мной приключилось. Лишь несколько мгновений спустя живо вспомнилось все, что произошло — смерть Гилля, проклятия его семьи и утешение, которое мне подарили теплые руки Энги.
Осознав произошедшее полностью, я поняла, что и сейчас лежу в его объятиях — на его плече вместо подушки, прижавшись лицом к груди. А Энги примостился на самом краю моей лежанки и все так же гладит меня по спине. Я смущенно высвободилась из уютных объятий и села на постели, пригладив выбившиеся из косы волосы. За окнами было уже совсем темно, горница освещалась лишь бликами догорающих в печи углей. Энги, освободившись от меня, поспешно поднялся с лежанки и отступил к столу.
— Долго я спала? — сгорая от стыда и стараясь не встречаться с ним взглядом, спросила я.
— Недолго. Выспалась хоть? Ты и во сне пыталась плакать.
Может и так, но чувствовала я себя гораздо лучше. Вслух ничего не ответила, лишь кивнула. Энги, прихрамывая, подошел к печи, подбросил дров и заново раздул огонь, а затем поставил сверху остывший котелок с похлебкой.
Я вздохнула, поправила на себе одежду и поднялась. Но тут же пошатнулась и оперлась о край стола — в голове нехорошо закружилось.
— Тебе надо поесть, — сказал Энги, скользнув по мне взглядом. — Два дня уже не ешь, себя изводишь. Если не станешь есть сама, привяжу тебя к стулу и буду кормить силой.
— Хорошо, — я не стала спорить, чувствуя, как от голода и вправду нешуточно сводит желудок. — Но сначала мне надо смазать твою ногу.
Он усмехнулся:
— Тебе дай только кого-нибудь полечить. Несладко мне с тобой придется.
Но на лежанку все же послушно сел и терпеливо наблюдал, как я смазываю зашитую и слегка воспаленную рану целебной мазью.
— Так у тебя любовь с Хаконом? — внезапно спросил он безо всякого гнева в голосе.
— С чего ты взял? — хмуро покосилась на него я. — Ну я же видел, как вы в кузнице обнимались. Что ж ты правду не сказала?
— Да нет у меня с ним никакой любви, — обиделась я. — Я за ножом к нему зашла. А ему дай только над девкой потешиться. Несерьезный он человек, вот что я тебе скажу.
