Я не позволила ему. Не дожидаясь согласия, я задрала широкую штанину вверх — нога выше колена была сплошь замотана лоскутом окровавленного тряпья. Торопливо размотав неумело сооруженную повязку, я снова ахнула и прикрыла рот рукой: от колена до верхней части бедра змеилась рваная рана, оставленная острым кабаньим клыком.
— Что случилось?
— За подранком погнался, а он возьми и кинься на меня! Я не успел увернуться, — виновато признался Энги.
— И долго ты собирался это скрывать? — возмутилась я. — Сколько времени потеряно! А вдруг, — я сглотнула от ужасного предположения, — зараза уже проникла в кровь?
Заметавшись по горнице, я вновь поставила греться воду для отваров, разорвала на лоскуты свою старую чистую рубашку и затянула одним из них бедро Энги повыше раны. Рассечение выглядело чистым — впрочем, немудрено, ведь Энги только что мылся в горячей воде. Представляю, какая адская боль его мучила.
— Это надо зашить. Придется терпеть.
Он не спорил и только смотрел на меня, откинув голову на подушку. Дождавшись, пока вскипит вода, я заварила ему трав, притупляющих боль, и заставила выпить целую чашку. Прокипятила драгоценную шелковую нить, на которую в свое время потратила уйму денег, и прокалила над огнем иглу. Дала прикусить зубами кожаный ремешок, чтобы не стер от болезненных судорог зубы. И лишь после того принялась за дело. Энги хрипел, стонал и дергался, сдавленно проклиная Создателя, но болезненную экзекуцию вытерпел, весь покрывшись испариной.
— Теперь будет заживать лучше, — успокоила я его, утирая взмокший лоб чистым полотенцем. — Боль скоро отпустит, и ты сможешь поспать.
Позволив ему немного отдохнуть, я смазала зашитую рану целительной мазью, не забыв и про шрам на шее.
— Почему же ты мне не сказал? — снова запричитала я.
— Стыдно, — признался он со вздохом.
— Чего тут стыдиться-то?
— Ты, поди, уже слышала от подружки-сплетницы о той истории с туром?
— И что? — не поняла я.
— А то. Когда мне сзади наподдал бык, надо мной еще с год люди потешались. А теперь вот спереди — свинья… Если об этом люди прознают, мне хоть в бега подавайся.
— Дурья твоя башка, — в сердцах воскликнула я. — Разве бы я над тобой смеялась?
Он нашел рукой мою руку и крепко сжал ее в ладони.
— Илва… ты никому не скажешь?
— Да кому мне говорить-то?!
— Ты знаешь кому. Полсловечка сболтнешь своей Мире — и вся деревня назавтра знать будет.
Я вздохнула и накрыла его руку своей ладонью.
— Энги. Тебя кабан чуть не убил, а ты о людской молве тревожишься.
