— Ладно, мне пора.
— Илва, ну не дуйся, не все ли равно, что было с нами раньше? Главное — кто мы сейчас. Лучше скажи: что там за шум стоял внизу? Жуть как любопытно, что я пропустила?
Ее слова не могли не вызвать улыбку: на эту девушку невозможно было долго сердиться.
— Пришел какой-то чужак да учинил внизу бучу. Волка убил и продать хотел, — я снова помрачнела, вспоминая остекленевшие глаза мертвого зверя.
— М-м-м… — заинтересованно протянула Мира. — А что за чужак? Молодой или старый?
— Не старый, но и не молодой… Хотя леший его разберет, он заросший весь и грязный.
Но интереса Миры мой нелестный отзыв не умерил.
— А много ли он за волка получил?
— Не знаю. Ирах сказал, что расчета не даст, пока не получит шкуру, — я болезненно сглотнула. — Сейчас душегуб как раз этим и занимается.
Глаза подруги алчно вспыхнули. Ну еще бы: недавняя битва на пограничных землях с крэгглами поубавила желающих пересечь межу враждующих королевств, стало быть, путники в трактир почти не захаживали — с кого Мире брать деньги? Деревенским-то мужикам деньжата карманы не оттягивают, а прижимистые жены зорко бдят, чтобы лишний медяк не ушел из семьи вслед за взыгравшей похотью мужей. Знаю, что Мире нередко приходится работать в долг, как и трактирщику Ираху, как и многим из нас. Да только вот кое-кто из своих может и позабыть вернуть должок, а кушать молодой девушке хочется всегда. Тут поневоле начнешь тосковать по мирным временам, когда в Три Холма рекой текли путники и торговцы из дальних городов — эти почти всегда были при деньгах, и кровать Миры в те дни редко пустовала.
— Вот что я тебе скажу, Илва: этот волк умер не зря! Его смерть послужит доброму делу: пополнит мой кошель. Когда чужак вернется, мимо меня не пройдет, — она довольно хихикнула и покружилась по комнате, — а уж как соберу деньжат, куплю себе новое платье. В воскресенье ярмарка, пойдешь со мной?
Я лишь вздохнула. У меня тоже была мечта: купить красивую толстую книгу обо всех хворях, что есть на белом свете, и обо всех снадобьях, которыми можно их лечить. Иногда ее привозил на ярмарку старьевщик из соседней деревни — на нее еще старая Ульва засматривалась, хоть и неграмотная была. Старьевщик говаривал, что попала к нему книга от столичного лекаря, которого сожгли на костре за колдовство — перед смертью бедняга хотел сохранить ее как великую ценность, чтобы не сгорела вместе с ним. Иногда старьевщик позволял мне полистать пожелтевшие страницы, и я с замиранием сердца рассматривала картинки, на которых нарисовано было человеческое тело вместе со всем нутром, жадно запоминала мудреные названия и разные увечья, которые мог получить человек. Я понимала, почему того лекаря предали смерти: в книге сказано было, что из человека можно вынуть хворые внутренности, положенные ему для бытия Создателем, и после этого действа — которое в книге называлось «операцией» — тот все равно сможет жить, и даже стать здоровее, чем прежде. Не иначе как колдовство… Так сочли те глупые люди, что обвинили лекаря в ереси и богохульстве. Но я-то в Создателя не верила — от Ульвы переняла уважение к старым духам.
