Я задумалась почему-то не над горькой судьбинушкой детей лорда Хенрика и королевичей, а над тем, каково было Энги после того случая возвращаться с позором в деревню. Небось то, что он голыми руками дикого быка одолел, ему скоро забыли, а порванные на заду штаны наверняка стали местной легендой и предметом злобных насмешек от односельчан.
— После этого его и прозвали Туром? — догадалась я.
— А то, — широко усмехнулась Мира, чьи слезы уже давным-давно высохли на ресницах.
Теперь уж и я поняла, почему он так злился, когда я назвала его этим прозвищем — оно невольно напоминало ему и об утраченной любимой, и о пережитом позоре.
— Сама понимаешь, после того случая, да еще после того, как ославил себя дезертирством, за него ни одна порядочная девица не пойдет, — гордо вскинула подбородок подруга. — Так что пусть не шибко-то важничает передо мной.
— Он не дезертировал, — не смогла смолчать я. — Это были досужие наветы. Король простил его и выписал ему помилование.
Мира пожала плечами, будто для нее не имело значения доброе имя любовника.
— Его счастье. Но ты уж с ним поговори обо мне, будь добра.
— Поговорю, — устало кивнула я и поднялась — пора было заниматься своими делами.
Не успела я спуститься по лестнице, как у входа в харчевню перехватил меня за руку Ирах.
— Илва, — его лицо казалось встревоженным, — нужна твоя помощь, девочка.
— А? — растерялась я, только сейчас заметив, что за плечом Ираха стоит плачущая Грида — младшая дочь старого скорняка.
— Гилль занемог малость. Поди-ка, голубушка, посмотри, что там с ним. Может, зелий каких ему присоветуешь?
— Хорошо, — согласилась я, досадуя на то, что ничего из своих сушеных снадобий не захватила по обыкновению, — сейчас схожу.
Ирах свел брови на переносице, будто сомневаясь в чем-то, а затем, решившись, снял с колышка меховую свиту.
— Пойду-ка я с тобой, дочка. А ты не плачь, — ворчливо прикрикнул он на льющую слезы Гриду, — Илва во всякой болезни толк знает, поможет отцу-то.
У меня нехорошо засосало под ложечкой — я очень не любила, когда мои скромные возможности преувеличивали и на словах делали их равными умению покойной Ульвы. На самом деле, лечить я умела только самые простые хвори.
Ирах, как и обещал, бросил все дела и сопроводил меня к покосившемуся от старости, но все еще крепкому срубу скорняка. У порога нас встретила сухонькая сгорбленная старуха Линне. Смерив меня не слишком ласковым взглядом и демонстративно осенив себя и четыре угла сеней крестным знамением, она все же проводила нас до самой постели захворавшего мужа.
