Через время, лежа в своей постели в сухой одежде, напоенная горячим отваром с толикой меда, я высунула нос из-под теплого одеяла и жалобно спросила:
— Ты еще злишься на меня?
Энги коснулся кончиками пальцев моего лба, поправляя волосы у повязки, и ответил:
— Злюсь. Но к этим стервятницам, которые тебя сжечь собирались, ты больше шагу не ступишь.
— Энги… а если они сами придут? И сожгут наш дом?
— Не сожгут, — он самоуверенно хмыкнул и ласково погладил меня по щеке, — наш дом стоит прямо у деревьев, его не сожжешь, не устроив пожара в лесу.
Мне захотелось прижать его ладонь к своим губам и не отпускать больше никогда. Я вздохнула.
— Мне надо уехать отсюда. Не дадут мне здесь житья.
— Тебе? — он насупился. — Значит, хочешь уехать одна, без меня?
— Здесь твой дом, я не могу заставлять тебя ехать со мной.
— Никуда ты не поедешь, — он еще строже насупил брови. — А если и придется, то мы будем вместе. Слышишь? Я никуда тебя одну не отпущу.
Я улыбнулась и закрыла глаза. Пытаясь лечь поудобнее, потревожила синяки на спине, и болезненно поморщилась.
— Больно? — он склонился надо мной, откинул одеяло. — Сейчас, погоди.
Я едва не ахнула, когда он уверенно распустил завязки на вороте моей рубашки и потянул ее через плечи вниз.
— Ты… что?
— Грислинда велела синяки смазывать, — серьезно, будто заправский лекарь, сказал Энги.
Он поставил на колени горшочек с мазью, и его пальцы заскользили по моим плечам и спине с такой нежностью, которой я от Энги не ожидала. Боль как будто растворялась под его осторожными, ласковыми прикосновениями; была бы кошкой — заурчала бы от удовольствия.
Я закрыла глаза и улыбнулась. Как хорошо, что он рядом. Как хорошо, что он любит меня, несмотря на то, что злится из-за волков. Как хорошо, что он… такой.
Мерное потрескивание дров в печи, успокаивающие прикосновения Энги к обнаженной коже и вновь разгорающаяся лихорадка сморили меня слишком быстро, и я сама не заметила, как снова уснула.
Почти две седмицы я только и делала, что лениво валялась в постели, бессовестно свалив на Энги всю работу. Лихорадка терзала меня долго, заставляя то проваливаться в жаркое забытье, то просыпаться в поту от озноба. Из-за саднящего горла не получалось толком поесть, и я спасалась только подслащенными медом ягодными отварами с добавлением трав, которые научился варить Энги.
Мысли то и дело возвращались к произошедшему на празднике Зимогона, и тогда я прятала лицо в подушку, плакала и снова хотела умереть. Обидно и больно было осознавать, что люди, которым я пыталась помочь, которым не сделала ничего дурного, так сильно ненавидят меня. Я и впрямь подумывала о том, чтобы уйти из деревни куда глаза глядят. Но разве в других деревнях люди сделаны из другого теста? Разве примут приблудную девушку, которая разбирается в лесных травах? Опять ведь нарекут ведьмой и забьют камнями… Вот разве если уйти вместе с Энги, как семья батраков Тулле…
