— Спасибо, — выдавила я, и горло почему-то засаднило даже от короткого слова.
— Ничего, скоро затянется, — ласково, словно ребенка, погладила меня женщина, и тут же оглянулась через плечо. — Надо бы осмотреть ее как следует, — распорядилась Грислинда. — Вы двое — ступайте во двор, мы с Келдой справимся.
— Я воду для бадьи грею, — заартачился Хакон.
— А я ей вообще-то жених.
— Вон, говорю, оба! — прикрикнула Грислинда. — Понадобитесь — позову.
Грислинда откинула одеяло, завернула наверх мою рубашку и осторожно прощупала ребра.
— Ну, что там? — сминая пальцами простынь, чтобы не завыть от боли, спросила я.
Келда прикрыла ладонью рот, а Грислинда, чуть помедлив, спокойно ответила:
— До свадьбы заживет. Спина, конечно, скоро станет синяя, но большой беды нет. Больно, милая?
— Если не шевелиться — не очень, — уклончиво ответила я. — Голова только немного.
— Есть у тебя что от ушибов?
— Есть… Мази там, в чулане… Только мне бы помыться вначале.
Чувствовала я себя донельзя гадко. Я и правда была вся в липкой смоле и меду, рубашка спереди прилипла к чистой простыне, к ней же теперь липли распущенные волосы.
— И то верно, — согласилась Грислинда и поправила на мне одежду и одеяло. — Келда, зови парней, пусть помогут.
Чуть погодя Хакон наполнил бадью согретой водой, а Энги с большой осторожностью приподнял меня над постелью. Я не удержалась и зашипела, когда его руки коснулись побитой спины и почувствовала, как он вздрогнул, словно моя боль передалась ему.
— Что замер? — накинулась на него Грислинда. — Опускай давай, да потихоньку.
— Что, прямо так, в рубашке?
— А ты как думал, срамник?! Успеешь еще насмотреться, когда твоей станет. В рубашке, конечно, заодно и ее отстираем.
Энги послушно опустил меня в бадью. Теплая вода огнем обожгла саднящую кожу, и мне снова пришлось сцепить зубы, чтобы не застонать. Рубашка пузырем надулась над водой, но Грислинда уже вновь вытолкала обоих парней во двор. Лишь тогда они вдвоем с Келдой стащили с меня исподнее и принялись отскребать въевшуюся в кожу смолу.
Я устало закрыла глаза, отдавая себя во власть ловких, бережных женских рук.
Видимо, бессонная ночь, пережитые волнения и отвар арники заставили меня задремать прямо в купели, потому что когда я снова открыла глаза, в меня обеспокоенно вглядывалась Грислинда, придерживая за подбородок.
— Эй, Илва! Тебе плохо? Спина болит? Не тошнит ли?
Я смогла лишь качнуть головой, до того тяжелыми стали веки и непослушными губы.
