— Вот эту.
— Только ее? — засомневался он. — Для Тура мы вроде две варили.
Можно было бы объяснить, что усыплять меня незачем, достаточно лишь притупить боль отваром арники, но сил почему-то не осталось, и я снова закрыла глаза.
— Не утомляй ее, делай что она говорит, — осадила его Келда. — Ты точно сможешь?
— А чего там не смочь. Я видел, как она Тура штопала. Ничего мудреного.
Несмотря на досаждающую боль, я почувствовала, как уголки моих губ тронула улыбка.
Мне было очень плохо. Но друзья не оставили меня в одиночестве. От этого знания острая льдинка в груди понемногу таяла.
Келда закончила меня умывать и осторожно расплела косу. Приговаривая ласковые слова, отмыла с волос кровь, выпутала застрявшую в них солому и долго мучилась с налипшей кое-где смолой. Затем меня опоили горячим отваром, и Хакон подступил ко мне с иглой и нитью. Келда, прикусив губу, уступила ему место.
— Иглу над огнем подержать надо, — она сунула ему зажженную лучину.
— Да знаю я, — буркнул он.
Энги вдруг заволновался.
— Ты, это… может, не надо? Ручищи у тебя — только подковы гнуть, как иглу-то удержишь? А если ткнешь ее не туда?
— Да куда там не туда? Все я умею: я вон Ланвэ корову зашивал, когда ее волки подрали.
— Илва тебе не корова, — нахмурился Энги.
— Сам хочешь? — воинственно огрызнулся Хакон, тыча иглу тому под нос.
Энги сердито засопел.
— Келда, может, все-таки ты?
— Посмотри, — она вытянула перед собой ладони, которые мелко тряслись. — Этак я и правда не туда попаду.
Я набрала было в грудь воздуху, чтобы успокоить их всех, но тут в горнице скрипнула дверь, и три пары глаз повернулись на звук.
— Я вот… одежду Илвы принесла, — услышала я голос Грислинды. — Как она?
— Жива, — буркнул Энги.
— Сильно ей досталось? — участливо поинтересовалась пекарева жена у моих друзей, будто меня и не было в доме.
— Голову камнем раскроили, — Хакон сердито свел брови. — Что ж вы, бабы, озверели так?
— Я не бросала в нее камни, — тихо ответила гостья. — Что это вы делаете?
— Рану зашить надо.
— Ты-то шить собрался? — ахнула Грислинда.
— А кто еще? Они вон от страха трясутся оба.
— Погоди, — женщина подошла к рукомойнику и вымыла руки, — дай-ка мне. Знаешь, сколько я рубашек своим мальцам нашила?
— Илва — не рубашка, — тут же отозвался Энги.
Но я услышала, как облегченно выдохнул Хакон, и снова улыбнулась. Отвар арники уже начинал действовать, поэтому боль понемногу утихала, пульсируя теперь лишь над самым виском, куда острым краем угодил камень. Но у Грислинды оказались мягкие руки: она неторопливо разобрала над раной волосы, вымочила в горячем отваре нить и прокалила иглу. Всего три стежка, во время которых мне пришлось ухватить Энги за руку и попытаться не застонать, — и все закончилось.
