— Есть хочу.
Утром просыпается с этим криком и весь день только и слышишь его: «Есть... Есть... Есть...». По ночам и то ворочается во сне и шепчет:
— Есть... Дайте мне поесть.
Сорокопут ворчал на него:
— Обжора. Мы вдвоем с женой не съедаем столько, сколько ты один ешь.
А жена говорила:
— Не надо, не ругай его, пусть ест. Он вон растет как. Едва в гнезде умещается. Он, наверное, будет большим и сильным, ведь он вылупился из того самого яичка, что ты снес.
Сорокопут понимал, что жене тяжело, оттого она и шутит, поддержал шутку:
— Да, да, он вылупился из того самого яичка.
И полетел за гусеницами, потому что птенец кричал изо всей мочи:
— Есть хочу!
— Бедный, кричит и кричит, — сказала Кулику Трясогузка. — Одного прокормить не могут. У меня вон пятеро и все сыты.
Услышал это Сорокопут и наддал ходу: «Батюшки, что о нас с женой на речке говорят». Оглянулся на Трясогузку, хотел было крикнуть: «Пятеро... Тебе бы одного нашего, поглядел бы я тогда, нашлось бы у тебя время с Куликом болтать», — но вовремя спохватился: «Еще подумают, что я их дружбе завидую».
Так и летал Сорокопут всю весну от гнезда к лугу, от луга к гнезду, а однажды вдруг и говорит жене:
— Э-э-э, ты-ы погляди, жена, ведь у нас в гнезде ку-ку-шо-нок.
— Верно, кукушонок, — согласилась жена и добавила: — Оттого он и ел столько, в пот нас вогнал с тобой.
И теперь летает по речке и говорит всем:
— Когда я несу яйца, то из них выводятся маленькие сорокопутики, а Сорокопут мой снес яйцо и из него знаете кто вылупился?
Ку-ку-шо-нок!
Слушает ее Сорокопут и хватается за сердце: ну как ее теперь убедить, что никакого яйца он не нес, что он просто пошутил тогда. А откуда у них взялось шестое яичко в гнезде, он и сам не знает.
Перед обедом дело было. Сидел медведь Спиридон на березовом пне у берлоги, смотрел из-под косматых бровей на солнце и качал головой:
— Надо же! Не больше блюдца, а каким светом налито. И тепла много. Сиди у берлоги и грейся. Меня же в беремя не возьмешь, а нет во мне ни ясности солнечной, ни тепла его.
— Зря наговариваешь на себя, дядя Спиридон, — сказал, выкатываясь из-за кустика Ежик. — У каждого из нас свое солнце в сердце горит. Подними тебя на такую высоту, и ты светить будешь. Тебе же делать там больше нечего будет, как только светить.
— Ты думаешь?
— Не думаю, а точно знаю: все, кто в небе, светят.
— Эх, я бы, наверное, и тепла много дал. Я ведь вон большущий какой. Гора!
— И даже больше, дядя Спиридон, — туча... А ведь я к тебе, дядя Спиридон, по делу пришел. Ты меня сегодня случайно не видел во сне?
