Через несколько дней Кира поняла, что ненавязчивые, как ей казалось, разговоры и невзначай брошенные вопросы бесполезны. Единственное, что мог сказать Филипп, когда Кира спросила, верит ли он боссу, – это то, что он «классный чувак, разрешил взять отпуск не в свое время». Диана и Елена вообще, похоже, были в него влюблены. На этом с расспросами было покончено. Пару раз Кира заходила в кабинет бухгалтера в разгар рабочего дня и, болтая ни о чем, наблюдала из-за спины менеджера за тем, что творится на экране. Но, даже если ей удалось бы самой сесть за компьютер, она бы там ничего не поняла. Больше попыток играть в Шерлока Кира не предпринимала. Работа стала тяготить ее. Повторяющиеся фразы из одного интервью в другое, из пресс-релиза на страницы газет и сайтов о том, что они делают все возможное для безоблачного будущего, вызывали у нее лишь злобную, ироничную усмешку.
В кабинет Давида ее тянуло, и в то же время она старалась избегать встреч с ним, если знала, что они могут затянуться.
Ей часто стала вспоминаться история, свидетелем которой она являлась продолжительное время. Когда Кира была еще подростком, у ее отца случился служебный роман. «Лебединая песня», – так назвала эту интрижку Оксана. «Песня» звучала отдаленным фоном жизни матери целый год, незаметно отравляя будни. Оксана почему-то решила, что с Кирой уже можно делиться такими вещами. Или же попросту больше ей было не с кем. Кира все это время разрывалась между жалостью к маме и желанием крикнуть ей в лицо: нет, нельзя со мной таким делиться! Категорически! Она не хочет этого знать. Подспудно они вместе наблюдали за отцом, который, не ведая, что за ним ведется двойная слежка, поступал откровенно глупо. И было в этом какое-то извращенное удовольствие – провоцировать его на ложь, насмехаться над тем, как он думает, что обвел всех вокруг пальца, делать вид, что ни о чем не догадываешься. Кире тогда казалось, что она поднялась на высшую ступень мудрости, ибо хладнокровно позволяла себе врать в лицо. И каким же ударом по самомнению и матери, и дочери стал уход отца в другую семью. «Донаблюдались», – с горькой улыбкой сделала вывод Оксана. Понятно, что исход этой истории был предрешен. Хотя, возможно, если б мать разоблачила отца раньше, он не успел бы настолько сблизиться с другой женщиной. Ей просто не хотелось скандала.
С тех пор Кира стала предпочитать маленькие молниеносные ссоры долгим заунывным компромиссам. И вот, спустя почти пятнадцать лет, она опять вынуждена надеть маску хладнокровия, которая ей совсем не шла. Ее экспрессивная манера ходить размашисто, будто не замечая никаких преград, резко откидывать волосы, ее богатая мимика – все сопротивлялось хладнокровию и сдержанности. Кире по-прежнему хотелось подойти к Давиду, схватить его за грудки, тряхнуть как тряпичную куклу и выбить из него правду. Вместо этого она наблюдала и молчала. Со страхом и восхищением. Борясь со своей невнимательностью, она смотрела, как он откладывает документы, как набирает пароль на айпаде. Вглядывалась в мельчайшие детали, в отражение монитора в окне, в быстро меняющееся выражение глаз. И чем больше она узнавала, тем больше понимала бесполезность своих действий. В конце концов ей все это ужасно надоело.
