— А сейчас часть людей — на подготовку посадочной полосы во главе с Черевичным. Штурману — уточнить наши координаты, снять кроки льдины. Остальным собрать все нес-горевшее продовольствие, взять строго на учет. Есть вопросы?
— Разрешите мне,— начал второй штурман корабля Вадим Падапко,— Без радиосвязи нас искать будут долго, очень долго. Наш бортрадист Герман Патарушин в своем деле — бог! Предлагаю ему и бортмеханику Саше Мохову в остатках самолета разыскать хотя бы одно магнето, а их было четыре, и сделать искровую радиостанцию. Как, Герман, можно соорудить такую рацию-искрянку по принципу Попова?
— Лишь бы нашлось магнето, а проволоки в обломках сколько угодно. Станция будет, правда, длинноволновая, с небольшим радиусом действия, километров на сто.
— Этого вполне достаточно, ведь без рации самолеты могут нас не увидеть, проходя в пяти—десяти километрах.
Копаясь в пожарище, удалось обнаружить девятнадцать банок мясных консервов, четыре обгорелые буханки хлеба и слиток расплавленного шоколада килограммов на восемь. Очевидно, когда бушевало пламя, шоколад из ящика вытек на лед. Смешанный с каплями станиоля, он был, однако, вполне съедобен.
Газовый баллон продолжал гореть. Добавляя к нему вытекшее масло из моторов, можно было получить клубы черного дыма. Мы приготовили все, чтобы запустить эту дымовуху при появлении спасательного самолета.
Мохов нашел и снял магнето с правого мотора, который отвалился при пожаре от центроплана и лежал в стороне. Патарушин уже вычертил в блокноте принципиальную схему искровой радиостанции и теперь колдовал с проводками. Я доложил о найденных продуктах, и мое предложение растянуть их на десять дней было принято, правда, без особого энтузиазма. Горючим мы были обеспечены: триста литров в бочке и около семисот в банках правого крыла. Из баков левого крыла все вытекло и сгорело.
Механики сконструировали из листов дюраля и алюминиевых трубок гидросистемы самолета бензиновую печь для обогрева палатки. Настроение явно поднималось, и если восемь часов назад все молчали о причине пожара, то сейчас стали расспрашивать дежурных, что же произошло, и даже посыпались шутки по поводу истерзанного вида второго механика и спасителя киноаппарата.
Вася долго отмалчивался, а потом прямо заявил:
— Братцы, я виноват! Казните меня самой лютой смертью! Недосмотрел, растяпа! Чехол подвел...
— Ну, Васек, хоть ты и не очень упитан, но придется тебя скушать за твою вину! — ущипнув его за почерневшую от копоти щеку и делая свирепые глаза, перебил его второй пилот.
