— Не кричи — мне нельзя волноваться. И не говори: «у нас здесь, у нас здесь».
— Ну хорошо. Не будем ссориться из-за какого-то землетрясения. Слава богу, до нас не дошли толчки. И в ближайшую тысячу лет — не ожидаются. Подвели черту. А теперь — идём в деревню. Я обещал тебе, я выполняю обещание.
… Это просто: почувствовать себя в городе, как в деревне. Надо затопить печку, выключить свет и радио. Сесть у приоткрытой дверцы и слушать, как яростно трещат пороховые лиственничные полешки, как шипят подсыревшие сосновые, как начинает — выше и выше — сипеть чайник. Смотреть, как на стенах пульсируют красные бесформенные блики. Выпить горячего, сводящего скулы чая с брусникой. На десерт, пачкая руки в липкой душистой смоле, разорить кедровую шишку. И идти — в деревню, в природу, в себя…
— Включи-ка свет, — неожиданно попросила она.
— Утром я хотел прочитать тебе стихи. Про тишину.
— Включи, пожалуйста, свет.
— Сначала стихи.
— Сначала свет!
— Ну хорошо. Вот тебе свет…
Она расстелила постель, разделась неторопливо и легла. Он пристроился с книгой у печки.
— Как думаешь: взойдут семена в парке? — шепотом спросила она.
— Конечно, взойдут!
— А если…
— Взойдут! Взойдут, если даже землетрясение будет! — сказал он с раздражением. Он уже не хотел читать ей стихи.
… Всю ночь за стенкой ворочалась, ворчала старушка — хозяйка: в комнате молодоженов было тихо, даже не шуршали страницы, а свет горел, горел. Они впервые спали при свете.
