Молодожены купили четыре крупных кедровых шишки и два стакана брусники. Она стала есть бруснику прямо из кулька.
Потом они увидели ларек, на котором стояли красочные таблички с рисунками цветов и овощей, — это было самое яркое пятно на серой картине бедного апрельского базара. Женщина торговала семенами, рассортированными по мешочкам.
— Купим? — спросил он.
— А где посадим? — спросила она.
— В палисаднике. Вырастут цветы, будет старуха-квартиродательница радоваться и… потихоньку выносить на угол Лесной и Профсоюзной. А самые красивые я буду приносить тебе в больницу. Они ведь к тому времени расцветут?
— Самые ранние, — сказала она.
— Будьте добры, насыпьте нам понемногу разных, только самых ранних, — попросил он. Женщина ловко начала выхватывать крохотной серебряной ложечкой семена из разных мешочков.
— Маки, цинии, петунии, левкои… — пела она. — На рубль пятьдесят.
— А когда их можно садить? — спросил он, протягивая деньги.
— Да сразу, как сойдет снег.
С рынка они возвращались тоже пешком. Но вдруг она сказала:
— Устала. Давай посидим где-нибудь.
— Давай, но сначала купим газет.
Они присели на пыльную скамейку в чахлом скверике. На клумбах парила бурая влажная земля. Под кустами акации, растрепанными, еще не подстриженными, лежали куски черного, изрезанного солнечными лучами снега. Солнце пригревало вовсю.
В такие минуты человеку делается по-особенному бездумно, мирно. Ничего не хочется. Хочется только сидеть, закрыв от слепящей сини глаза, и не двигаться. Так — со всеми. Даже со студентками, у которых впереди — защита диплома и прочие серьезные события.
Она Сидела, положив голову на его плечо. Ей было и совсем спокойно, если бы он не переламывал страницы газеты, они гремели, как железные листы на крышах в буран.
— Что там нового? — спросила она, не открывая глаз.
— Новый спутник запустили… На Украине начинают сеять. За рубежом… О! Землетрясение. Шестьсот человек погибло. Это по предварительным данным. Мощное землетрясение… Рассказ тут, кажется, интересный. Хочешь, почитаю?
— Нет, не хочу. Читай про себя.
Минут через пять, открыв глаза, она спросила:
— Шестьсот человек — значит, среди них и дети были?
— Наверно, были, — сказал он, не отрываясь от рассказа.
— Скажи, а сколько в нашем университете учится?
— Тысячи полторы, — не удивившись ее неожиданному вопросу, ответил он и продолжал читать.
— Пожалуй, это самое страшное, — рассуждала она вслух. — Ведь землетрясение нельзя предсказать, как грозу или дождливую погоду. Спишь — и вдруг в темноте на тебя падает крыша. Глаза не успеешь открыть… — У нее сейчас были добрые, тоскливые и медлительные глаза женщины, которой скоро суждено стать матерью; в них рождалась жалость к будущему ребенку.
