В основе этого лежит подлинно трагическое недоразумение: идея о том, что религия – это исключительно или даже прежде всего принадлежность к общине верующих, вера в догматы, исполнение обрядов. Но христианство не сводится к церковному вероисповеданию. И догматы, и таинства, и молитва суть лишь средства для главного – самопостроения человека в ходе богообщения. Традиционная церковность уже тринитарного христианства; она лишь подготавливает почву для прорыва – вследствие трансцендирующего интеллектуально-нравственного, разумно-волевого усилия – в сверхприродную реальность, в которой и возможна «встреча человека с Богом».
Основное следствие такого «недоразумения» заключается в том, что исторические церкви не только во многом свели христианство к «богослужебной религии» и «обрядоверию», не только затенили его сущностный универсализм (тут и схизма, и «национальные» церкви), не только запятнали его всевозможными преступлениями, но – самое главное – лишили его перспективы стать единственно возможным мировоззрением и образом жизни для того существа, которое стремится стать действительным человеком, личностью.
Казалось бы, налицо, действительно, все признаки неудачи исторического христианства: несмотря на то, что две тысячи лет назад Благая Весть открыла людям единственно достойные их уникальный онтологический статус и ценностную систему, указав пути преодоления зла мира, они «не смогли выйти к высшему свету религии, они его проигнорировали»[150]. Но разум, нравственное чувство в равной мере сопротивляется как мысли, что христианство потерпело «историческую неудачу», так и тезису о том, что наука «опровергает» его. Научное знание действительно во многом противоречит христианской мифологии. Однако это совсем не означает, что христианство было лишь неким средством для выживания человека, до поры невооруженного наукой.
Именно его тринитарность не позволяет говорить о его «неудаче» в целом. Борьба христианства со злом принесла и всё ещё приносит свои результаты. И оно способно дать человеку ещё больше, если вновь поставит в свой центр идею о том, что «нет Бога без человека». Это – основное положение «антропоцентрического поворота»[151], без которого возрождение христианства в сегодняшнем мире едва ли случится.
Речь по существу идёт о насущной востребованности такого мировосприятия, которое Кант определял как «религию разума», имеющую сугубо моральную (нравственную) природу. Такое мировоспрятие «расширяется до идеи обладающего властью
