— Конечно, нет, — улыбнулся я, — иначе сегодня же вечером меня вздёрнут под потолком.
— Тогда я могу помочь создать прикрытие, — сказала она, вздернув подбородок. — Я хочу быть в этом деле твоим полноценным напарником, Саймон. И даже не пытайся сказать, что я тебе не нужна — особенно сейчас, когда у тебя нет Алистера.
Я понял, что не смогу её переспорить; она для себя уже всё решила.
— Тогда нам лучше съездить к тебе домой, чтобы ты смогла переодеться в свое самое старое, самое немодное платье, — сказал я, стараясь говорить непринужденно. — И даже тогда…
— Саймон, со мной всё будет в порядке, — с улыбкой перебила меня Изабелла.
Мне удалось выдавить в ответ слабую улыбку. И пока мы возвращались пешком к её дому, в голове у меня билась лишь одна мысль: я ступаю на очень тонкий лёд.
Пивная Чарльза Эрхарда, Тридцать пятая улица, дом 405.
20:00.
Зловонный смрад пивной Эрхардта был почти невыносим: запах алкоголя смешивался с запахом потных немытых тел.
В комнате стояла духота. Не помогало и то, что окна были плотно закрыты и завешены чёрной тканью, чтобы не привлекать внимания полиции — наивная практика, ибо даже в моем участке мы регулярно получали уведомления о том, когда и где проходят рабочие собрания.
Вместо того чтобы накрывать эти собрания, как это было когда-то в моём старом участке, полиция поняла, что более продуктивно проникать на них и получать ценную информацию. По крайней мере, так мы поступали до тех пор, пока не появлялся беглый анархист, арест которого произвёл бы настоящий фурор.
Дверь в пивную преграждали двое мужчин, которых больше интересовал собственный разговор, чем те, кто входил в зал, хотя их работа состояла в том, чтобы отсеивать непрошеных гостей, таких как Изабелла и я.
— Я согласен с тобой во всем, кроме насилия, Саввас, — сказал худой человек с редкой рыжей бородкой, качая головой. — Если послушать саму Эмму Голдман, она никогда не говорит об убийствах.
— Но как еще может произойти революция? Капиталистические отбросы не заботятся о том, что нам холодно и голодно. Они увольняют нас, если мы заболеем. Они никогда не дадут нам лучшую зарплату и условия труда по доброте душевной. — Саввас, невысокий плотный мужчина с густыми вьющимися черными волосами, от волнения ударил себя в грудь. — Только не при нашей жизни, Джо. Мы должны их заставить.
— Но теперь у нас есть профсоюз, пусть он заставляет, — упрямо сказал Джо. — ИРМ[16]. Вот реальная власть.
