Невидимая борьба | страница 9
…Остальные сыновья имеют свои семьи и у них есть свои собственные дела, поэтому именно младший сын всегда сопровождает отца в его визитах в Иерусалим, которые пожилой священник совершает время от времени, чтобы получить инструкции в синедрионе, а иногда ему даже предоставляется такая честь, как проведение праздничной службы в Иерусалимском Храме. Пока они медленно идут по дороге одни, старый священник рассказывает своему сыну об Израиле, о Святых Пророках и великих Царях, о славе и великолепии былого, свободного Иерусалима.
…В общем, жизнь старого священника течет размеренно и счастливо, но в его сердце есть одна глубокая, постоянно кровоточащая рана. Это позор и унижение Иерусалима и избранного народа, находящегося под гнетом язычников-неиудеев. Любое происшествие, лишний раз подчеркивающее это обстоятельство, тревожит душевную рану старого священника. Юноша также мог хорошо помнить многие такие случаи. Последний раз это было тогда, когда его отец участвовал в религиозной процессии в Иерусалиме. Ранним утром, перед восходом солнца, группа священников благочестиво несла большую, старую священную чашу (потир) по почти пустынным улицам. В этот ранний час немногие люди присоединились к торжественной и спокойной процессии. Поворачивая от улицы Царя Давида к Храму, они столкнулись с кучкой римских солдат из Иностранного легиона. Очевидно, устроив ночью пьяную оргию в какой-нибудь из таверн на Бетанийской дороге, солдаты теперь брели по направлению к своему лагерю за Дамасскими воротами. Они глупо смотрели на проходящую мимо процессию, пока один из них не достал из кармана денарий и, показав всем, пообещал отдать этот денарий первому человеку, который бросит комок земли в этот, как он сам выразился, “большой котел для супа”. В ответ раздался грубый хохот, и в следующее мгновение в воздух полетели комья земли, поднятой с грязной и мокрой дороги. Несколько из них попало в священную чашу.
…Некоторые участники процессии на мгновение застыли от ужаса и гнева; они инстинктивно взглянули на первосвященника, шедшего позади чаши. Он подал им знак рукой, который тут же был воспринят как приказ оставаться на месте. Старый первосвященник казался спокойным, и только стоящие рядом с ним люди видели, что кровь отлила у него от лица, а по морщинистым щекам текли слезы.
…Дело закончилось как обычно. Как только открылись правительственные учреждения, разгневанные священники пришли в Преторию, но узнали, что Понтий Пилат был в отъезде. С трудом им удалось пробиться к некоторым из военных командиров, но каждый сказал, что виновные солдаты, должно быть, состоят в других отрядах. К вечеру обескураженные и усталые священники вернулись во двор Храма. Спустя два дня возвратился Пилат. Была разрешена аудиенция, римский Губернатор очень радушно принял священников, но вновь безрезультатно. Когда они настаивали на строгом наказании для богохульника, Губернатор ответил, что он конечно согласен с тем, что солдаты вели себя глупо и непотребно, но, в конце концов, никто не был убит или ранен, ничья собственность не была украдена, и он не видит никакой причины для возбуждения дела, времена нынче и так неспокойные. Воцарилась тишина, пока первосвященник не сказал: “Ваше Превосходительство, даже если бы камень разбил голову моему сыну, я был бы менее расстроен, чем тогда, когда я видел грязь, брошенную в священный потир.” Губернатор ответил, что, в то время как он искренне сожалеет, что благородный первосвященник так серьезно воспринял это происшествие, все же он не может изменить своего решения.