– Любовь... Святая, жертвенная...
– Ничего хорошего ваша любовь не сулит нам, кроме пули в лоб или петли на шею, – раздраженно проговорил поручик Гросс. – Сегодня очередь Свободы, а завтра твоя или моя... Ваша любовь брюхата убийством... Свобода пытался вырваться из этой помойной ямы, а мы продолжаем в ней барахтаться...
– Надеюсь, что дезертирство не кажется тебе проявлением высшего благородства? – ехидно заметил поручик Варга.
– Мне кажется, что и благородный Варга уподобился бы дезертиру Свободе, если бы в то время, как он проливает свою кровь за отечество, за его спиной тыловые крысы без суда и следствия повесили его отца!..
– Повесили отца? За что? Почему же Свобода молчал об этом на суде? – всполошившись, спросил Гросса поручик Болога. – Он же мог... Это ведь меняет дело!..
– Ничего не меняет. Ничего ровным счетом! – раздраженно отвечал поручик Гросс. – Может, только подлило бы масла в огонь.
– Бог ты мой! Что же он молчал? – не унимался Апостол. – Как же так?
Губы у него пересохли, и во рту сделалось горько, будто он очнулся посреди ночи и понял, что снился ему кошмар.
– Предательству нет оправдания! Дезертирство есть дезертирство, и тем более дезертирство офицера с фронта... – Варга развел руками и снисходительно улыбнулся. – Ладно... Собирайтесь, а то мы до утра просидим, и, боюсь, вы меня убедите, что измена родине есть высочайшая доблесть. Чем черт не шутит!..
Он хохотнул и стал рыться в ворохе одежды на диване, отыскивая свою шинель и оружие. Гросс поглядел на часы и тоже поднялся.
– Да, пора... Червенко, пойдем... Может, еще удастся поспать хотя бы часа два?..
Все трое ушли, и с ними ушел разговор, точно все оставшиеся были безголосы. Капитан Клапка нервно и беззвучно барабанил пальцами по столу и внимательно глядел на бледное страдальческое лицо Апостола, который сидел и машинально раскачивался на своем стуле. Кроме них двоих, за столом еще оставались мрачный молоденький подпоручик, медленно, но верно спивающийся и требующий бутылку за бутылкой, и угрюмый с виду, но добродушнейший немец, доктор Майер, вечно страдавший бессонницей и предпочитавший компании штабистов этих неугомонных фронтовых офицеров, которых он любовно называл «мои предполагаемые пациенты». Имея право столоваться в большом зале, он неизменно обедал и ужинал в малом, слушая разговоры окопников, сам по большей части отмалчиваясь.
– Я вам не помешаю, если посижу тут до утра? – шутливым тоном спросил капитан у доктора, тяготясь затянувшимся молчанием. – На квартиру меня не определили. Денщик остался на станции при вещах... Так что мне решительно некуда податься...
