А позже институтский приятель Яша пропел мне на крокодилову мелодию душераздирающую балладу про негра Тити-Мити, красавицу из Сити и попугая Кеке, которых отравила ревнивая жена негра Фаити. Ну, гуляка муж и растленная Мэри Бильбоке получили по заслугам, а попугая-то за что? Птичку я жалел. Дело было в разгар целинного идиотизма, мы шли по ночному алтайскому полю, холодные осенние звезды никак не смягчали чувства утраты, и мы с Яшей решили помянуть усопшего Кеке как только выберемся за пределы зоны сухого закона.
Все это я рассказал одесским старикам, и они прониклись ко мне высокими чувствами. Чувства эти стали еще выше, шире и глубже, когда Рувим сгонял за второй бутылкой, а Вениамин освежил натюрморт с помидорами и бычками. Оба оказались Яковлевичами, и я тут же разъяснил им, что, в сущности, они единокровные братья, ибо Рувим был старшим сыном Иакова, а Вениамин — младшим. А уж когда выяснилось, что маму Рувима, Елену Семеновну, на самом деле, согласно свидетельству о рождении, звали Лия, а Вениамина произвела на свет Рахиль, и я указал слабо начитанным в Ветхом Завете друзьям на все эти удивительные сближения, те только что не рыдали от умиления...
Сидели хорошо. Как выяснилось, полвека отслужили они на фирме «воздух-воздух», Рувим закончил завлабом, Веня (с мешочками) — просто старшим техником.
— Науку не превзошел, — вяло махнул он рукой, — с четвертого курса выперли.
Рувим пояснил:
— Ага, этот шлимазл сказал, что ихний декан женат на партии, только непонятно, кто кого е... Высунулся. Забыл, что длинный гвоздь забивают первым.
Воздуха-воздуха не хватало обоим, и Веня прививал Рувимчику литературный вкус, а тот отмазывал Веню, когда тот в глухую андроповщину попадался в будний день в вокзальном буфете за третьей кружкой пива.
Вот и сейчас их тянуло туда, в молодость. Веня со страстью читал частушки, извлеченные не из живого колодца народного творчества (где уж тут), а из «Доктора Живаго»:
Прощай, главная контора,
Прощай, щегерь, рудный двор,
Мне хозяйской хлеб приелся,
Припилась в пруду вода.
Нимо берег плыве лебедь,
Под себе воду гребё,
Не вино мене шатая,
Сдают Ваню в некрута...
In medias res пинг-понг продолжался.
— Аэропорт мой — реторта неона, — начинал Веня.
— Архангел небесных ворот, — подхватывал я.
— А где ловили косые всплески молока?
— У Ахмадулиной!
— Чем ловили? — это Рувим.
— Чем-чем — ротом!
Рувим морщинит лоб:
Так сочинилась мной элегия
о том, как ехал на телеге я.
