Если Чудо мог совершить любой, какую роль играл при этом Ришар и какая роль отводилась Филиппу? Чары пребывали только во мне — в моем воображении, облекавшем ими обоих.
Тогда почему бы не остаться одному? Сам по себе я стою всех вместе взятых, ведь незаменимых нет и все — лишь Другой, взаимозаменяемый до бесконечности.
Мне сказали:
— Под всеми обличьями ты любишь одного и того же.
Но кто он?
В сладострастии, как и везде, ты пребываешь наедине со своей Мечтой. Филипп, Ришар — лишь воплощения твоего Двойника, с которым ты совокупляешься в поисках идентичности.
Я почти напился, но управляющий проявил большое остроумие. Он показал издалека высокого мальчика, пообещал, что пришлет его ко мне, и, углубившись в пальмовый лес, где должна была состояться встреча, я увидел Карлика в широкополой шляпе, с зонтиком под мышкой. Когда он снял шляпу, перчатки и остальное, я не был разочарован. Неужели так подействовали эти гигантские зеленые растения — точь-в-точь как в джунглях? Карлик разделся догола: весь заросший волосами. На груди и от коленей до пояса кожи вообще не видно, словно у гориллы или пса. Голос походил на глухое хрюканье, и Карлик тотчас принялся ползать на четвереньках — точнее, на пяти лапах. Я никогда еще не приходил на свидание со зверем, который был настолько человечен, и с человеком, так сильно напоминавшим животное. Ягодицы скрывались под черной шерстью, точно под шелковой юбкой, утолщавшейся на складках и в промежности — спереди и сзади, так что яички, крепкие и сросшиеся с телом, становились заметными лишь при определенных движениях, а член раскачивался гусарской саблей.
У. сказал мне:
— Я пришлю к вам Жоржа.
Но когда уже под деревьями я спросил Карлика, как его зовут, он ответил:
— Поль.
«Ошибка», — подумал я, но Поль выполнил обязанности Ришара и Филиппа ничуть не хуже, чем сделал бы Жорж на его месте. Итак, для счастья мне не нужен никто. В сущности, подошел бы любой. Какое оскорбление для моего сердца, для чувства, которое я считал посвященным лишь одному. Прощай, потребность! Под множеством обличий я любил Мужчину.
Теперь я знаю, что такое Сатир — эти меховые штанишки, этот бородатый зад! Когда он бросился на меня, ему пришлось снять естественную набедренную повязку, и, получая удовольствие, он одновременно мечтал о других, видимо, жалея лишь о том, что не способен испытать все сразу, и даже не смотрел на меня, точно имел дело с машиной.
Зайдя вчера к Жану Бежу, я сказал лакею, который встречает меня каждый четверг, — сказал, полагая, что он возмущен:
