Половина пятого утра. Сердце по-прежнему колотится как барабан. Решительно, «серенол» бессилен против кофе, особенно если кофе приправлен большим несчастьем. Однако я не чувствую себя ни жалким, ни униженным, ни слабым — напротив, я ощущаю гордость. Меланхолия окружает меня крепостной стеной. Мужественность, торжествуй! Ко мне, герои! Берегитесь, миньоны!
Уж если я заслуживал четвертования, — мне, конечно, стоит радоваться, что я всего лишь несчастен.
За каждым поворотом жизненного пути нас ждет возможность стать участником драмы, но в чем она воплотится — в адской машине или любовной интрижке? Будет ли это трагедия или комедия? Все зависит от нас.
Я больше не горю как в лихорадке. Я даже чувствую освежающую прохладу — и внутри, и вокруг меня; без сомнения, мне вновь предлагают вернуться к моей пытке и получать от нее наслаждение.
Нужно лишь, чтобы я каждые пять минут останавливал мановением руки — осторожно, без ненужной поспешности, — попытки Демона снова облачить меня в отравленную тунику, от которой я уже освободился.
Мне давно стоило бы понять, что в жизни есть и другое, помимо такого рода переживаний. Уже давно мне стоило бы покончить с ними. Беллерофонт и Химера!
Вначале еще можно позволить себе удивление, затем волнение; но, распознав монстра, — неужели я умру, не победив его? К счастью, я не прекращаю сражаться с ним, и усилия, которые я ему противопоставляю, облагораживают мою жизнь, которую лишь его присутствие делает жалкой.
Ах! главное — не смотреть в ту сторону.
— Полно, полно, у меня еще остается последняя карта — и кто вам сказал, что это не козырной туз? При всей своей утонченности, разглядел ли X. тот нюанс, который отличает меня от остальных? Нет, все еще нет. Однажды он это поймет, и тогда настанет его очередь услышать, что уже слишком поздно.
Поскольку я ношу рану в самом центре лица (бреясь, я поранил верхнюю губу так сильно, что мне пришлось обращаться за помощью, чтобы остановить кровотечение), я и сам чувствую себя сплошной раной — она как будто всегда впереди меня, между мной и моим лицом, между мной и другими, между моим лицом и X.; и именно ее все, в том числе X. и я сам, видят в первую очередь, еще прежде, чем увидят меня. Словно бы я захотел растравить, оживить, обновить ту метку, которую носил на себе еще в утробе матери, и даже раньше — в Божьем замысле; но если я был сотворен меченым, не значит ли это, что нужно меня остерегаться? Мой совет: бойтесь меня! Иногда я сам себе ужасаюсь.
