Весной 1917 года, когда «Толстушка Берта» бомбила Париж, отголоски этого неистового грохота встряхнули всю округу. Лето было хмурым и пасмурным, зима — суровой. По черным водам Марны плыли льдины, и, ступая по заиндевевшей траве на лужайке, мадмуазель Констанс Азаис одиноко смотрела им вслед, закутанная в старое пальто. Она возвращалась к себе в комнату, когда от сырого воздуха начинала слишком сильно кашлять. Тогда ожог, полыхавший в груди, напоминал о Мадонне, пронзенной кинжалами и сулящей вечное спасение.
Леонтина нашла в Исси-ле-Мулино работу подоходнее, порвала с одноруким и съехала из подвала. На дне выдвижного ящика она все еще хранила фотографию Люсьена, которая была плохо закреплена и с годами выцвела.
На улицах встречалось множество калек и ослепших, что протягивали вперед дрожащие руки, исследуя изменившийся мир, а седоусые отцы семейств наяривали «Полк Самбры и Мааса». Истерия, вызываемая всякой победой, возвестила о необузданности «ревущих двадцатых» с лимонными Торпедо, короткими платьями, расшитыми железным жемчугом, а вскоре и с чарльстоном. Можно было говорить не о прогрессе, а скорее, о передышке. Было время «до» и «после», особенно в городах, а деревня всегда оставалась тяжеловесной, как тамошний хлеб.
«Селена» выглядела усталой.
* * *
С тех пор как мадмуазель Азаис состригла волосы, она стала сама открывать свою нечастую почту, и мадам Картье это немного раздражало. Как-то вечером, возвратившись из бюро, Констанс обнаружила толстый, очень некрасивый желтый конверт. После долгих поисков нотариус в конце концов напал на ее след и сообщал сногсшибательное известие: она получила наследство. Причем немалое, ведь досталось оно от далекой кузины, вышедшей замуж за крупного промышленника из Местре, который сколотил состояние на роскошных кожах. Оба супруга погибли в железнодорожной катастрофе, не оставив ни потомства, ни родственников, так что, в соответствии с весьма запутанной юридической цепочкой, все имущество переходило к Констанс Азаис. Надев уже полинявшую шляпку, она села на поезд до Парижа, а затем, боясь помять в метро юбку, приехала на такси на улицу Четвертого сентября, где, смущенная великолепием письменного стола эпохи Второй империи, выслушала перевод документов и обомлела.
Она сделала очень щедрый денежный подарок мадам Жозефине Картье, которая отказывалась понимать причину расставания: ведь они прожили вместе тринадцать лет. Теперь Констанс была свободна — она была богата. В последний вечер, сидя в своей комнате на вилле «Селена», с еще открытым чемоданом на полу, мадмуазель Азаис всплакнула, пожалев о своих волосах. Ей хотелось доехать до Венеции на «Восточном экспрессе», но не хватило смелости. Слишком гордая для третьего класса и слишком сдержанная для первого, она разместилась во втором.
