— Извинения приняты, дядя Грэм, — ответила Кэтрин, — только впредь прошу вас знать меру и держать себя в руках. И еще — не обращаться ко мне, как к кошке*.
Мистер Спенсер жизнерадостно рассмеялся, поцеловал ей руку и так же галантно коснулся губами руки Мэри. Девушка вздрогнула от отвращения, но не подала виду и улыбнулась:
— Сэр, не хотите составить компанию мисс и послушать сонеты Шекспира?
У мистера Спенсера невольно дернулся глаз, а выражение лица стало таким кислым, что Мэри не удержалась от смеха. Мужчина выпрямился, сдержанно пробормотал «Благодарю, в другой раз» и, поджав губы, откланялся.
— А ты, Марион, оказывается, та еще штучка. — Кейт с интересом взглянула на свою спутницу и тоже рассмеялась: — Впрочем, мой дядя это заслужил. В следующий раз хорошенько подумает, прежде чем совершать что-то подобное.
Теперь, когда мисс Маккейн стало лучше, они почти все свободное время проводили на свежем воздухе: любовались морскими просторами, грелись на солнце, читали или просто негромко беседовали о всяких разных вещах. Прочие пассажиры не проявляли к ним особого интереса: женщины держались своих мужчин, офицеры и капитан вообще старались не иметь никаких дел с пассажирами, воспринимая их как вечно путающийся под ногами и беспокойный балласт, одинокие джентльмены несколько раз подходили к девушкам с целью представиться и завязать разговор, но тут же появлялся бдительный дядя Грэм, отвлекал их внимание на себя, и больше этих молодых людей Мэри и Кейт рядом с собой не видели. Корабельные матросы жили какой-то своей, обособленной жизнью и, казалось, вообще не замечали их, однако спустя несколько дней Мэри случайно убедилась в обратном.
Поздно вечером, когда стемнело, она вышла одна постоять у фальшборта: Кэтрин уже задремала, а Мэри почему-то не спалось, и она надеялась, что шелест волн и прохладный ветер излечат ее от бессонницы. В темноте ее, устроившуюся возле лестницы, ведущей на шканцы, и закутанную в платок, легко было не заметить, что и произошло с проходившими мимо двумя матросами. Поэтому девушка стала невольной свидетельницей их разговора.
— Дурная примета. Знаю, о чем говорю, — сказал один. — Будь моя воля, я бы не взял ее на борт за сотню гиней, и наш предыдущий капитан, да упокоит Господь его душу, поддержал бы меня. А нынешний… думает только о выгоде. Накличет на всех нас беду, вот увидишь.
— Я думал, плохая примета — это убить альбатроса или выйти в плаванье в пятницу, — засомневался второй.
