И карусель заливистого юного смеха, звонких женских голосов и мужских диалогов в смеси с дурманящими запахами не дала молодому мужчине опомниться, как уже в руки ему сунули миску с тем самым горячим из казанка. Потом он видел глаза напротив, ждущие, что отведает и попросит ещё. И Ник пытался глотать невкусную, жирную пищу, предложенную ему от чистого сердца, запивая её очень сладким горячим чаем. Глотал через силу, морща нос от невообразимого аромата этого мясного блюда, и боялся принять, что вот в таком же примерно чуме ему предстоит прожить неизвестно ещё сколько дней. Что ложиться спать он будет немытым и в одной и той же одежде, укрываясь дублёной шкурой оленя вместо мягкого одеяла. Что рядом с ним будут спать такие же грязные чужие люди, вперемешку мужчины и женщины, со своими немытыми детьми.
И хотелось ему проситься остаться здесь, чтобы не ехать дальше, чтобы как можно ближе быть к тому, что зовётся городом. Да и кто его тут найдёт? Кто сунется в эти, забытые Богом, места? Ведь и люди, сидящие рядом на толстых подстилках, могут в любой момент по просьбе Анура сорваться с места, увлекая за собой и его, - и ищи ветра в поле.
Но озвучить такие мысли ему не дал сам Анур – после плотного угощения он завёл разговор со своим братом о снегоходе. Брат внимательно слушал, кивал, затем встал и жестом позвал их за собой. Выйдя из чума, он направился к другому, такому же, только меньшему размером. А когда все трое вошли внутрь, Ник ещё один раз поразился – неужели же у этих людей, ведущих доисторический образ жизни, может вот так, под грязными шкурами, стоять в ожидании своего часа мощный зверь, блеснувший всем корпусом под яркой полосой света, проникшей сюда вместе с людьми.
Этот снегоход был рассчитан не на одного человека – как минимум на двоих. Впервые за этот день огонёк жизни вернулся в глаза Ника, уже мысленно сжимавшего своими ладонями рукояти руля. Его так и подмывало оседлать этого, пока тихого, монстра, и умчаться отсюда по белоснежному покрывалу куда-то вдаль. Вдаль. И пусть по обе стороны фонтаном поднимается к небу потревоженный снег, Ник лишь улыбнётся и выкрикнет громко: «Э-э-эй! Эге-гей!»
Заметив восторг гостя, хозяин снегохода ласково погладил его обветренной рукой по сиденью.
- Я называю его Нопой, что значит единственный. Но ты, - тут же хитро прищурил он узкие глаза, - за руль не сядешь. Анур сядет.
И вот уже они верхом на рычащем снегоходе несутся прочь от ненецкого стойбища, прихватив с собою две сумки – одну с вещами Ника, другую с продуктами, заботливо сложенными Нынэля ещё утром. Ещё не усели скрыться из видимости дымы гостеприимных чумов – оглянёшься нечаянно и увидишь их, несущихся к небу столбами, - как уже перед путниками предстало огромное стадо почти полностью белых оленей. Они разрывали снег и искали под ним то, чем ещё можно было наполнить желудки, при этом цепляя друг друга своими ветвистыми рогами, а недалеко от них кто-то ещё влез на что-то, напомнившее Нику сани, и махал им, махал двумя руками, то ли приветствуя, то ли прощаясь.
