Однако возле самых ворот искусственные цветы на венках еще не потеряли красок, не истлели под солнцем. Гуляют по расчищенным дорожкам родственники умерших, красят голубой краской оградки, моют минералкой глянцевый мрамор.
Далеко никто не ходит. Разве что редко-редко заглянет в отдаленные уголки кладбищенский сторож да пробежит, пугаясь, рисуясь друг перед другом небывалой отвагой, стайка бесшабашных мальчишек.
Вот на «слабо», скажу я вам, меня и купили…
Сколько раз говорил себе – понты до добра не доведут. Точно.
«Не слабо ли, – подначили как-то приятели, – прогуляться тебе по кладбищу, по самым его заброшенным местам?»
«Не слабо», – отвечаю.
Поспорили, цену обозначили, ударили по рукам. И так оказался я на кладбище. Да не днем…
Было это как раз в ту майскую ночь, когда, говорят, странные дела вокруг творятся, когда между мертвыми и живыми реальность истончается до ниточки. Самое время – маленькая пауза между сумерками и ночью, – горизонт очерчен тонкой светлой полосой ушедшего солнца, небо еще синее, а не черное, но на нем уже загораются первые звезды. Выплывает полная важная луна, и птицы смолкают, уступая место невидимым ночным обитателям леса.
Вот в такую пору и пошел я гулять по кладбищу. А что? Парень я смелый, ничего и никого не боюсь, во всякие ужасы, в сказки кладбищенские не верю.
Иду себе, помахиваю сорванной травинкой.
Все же, знаете, как-то жутковато стало. Черные силуэты деревьев обступают дорожки, тянутся ветвями, цепляются за одежду, чуть ли не рвут ее, под ноги суются старые корни, скрипят пошатнувшиеся кресты. По спине – холодок, словно идет кто сзади, подкрадывается, дышит в затылок. И озноб этот – уже и не холодок, а мороз по коже.
Потому и шарахнулся я в кусты, когда увидел впереди, на вросшей в землю чугунной скамье, две серые тени.
Выглянул осторожно: сидят, прижавшись, не шевелятся. В темноте белеют лица, а на них черные пятна глаз и губ.
Хотел я уже отступить в лес да убежать, как вдруг слышу дрожащий голосок – тихий-тихий, словно из-под земли:
– Дяденька, не уходите, дяденька…
И другой – такой же приглушенный, шипящий – вторит первому:
– Не уходите, пожалуйста. Мы заблудились. Проводите нас до ворот, если не трудно.
Жалобные такие голоса, плачущие.
«О, – думаю, – а вдруг они меня заманивают? Набросятся потом, и косточек не останется».
Да ну, бред же! Какие упыри, русалки или призраки из могилы в двадцать первом веке?
Делать нечего… Вышел я из кустов на дорожку.
