— Скучная история, не об акуле, понимаю, но сейчас дойдем. Батя мне тогда здорово двинул, сказал, что нечего мне тут в заморыша играть, раз я такой трус и не остался помогать ему спасать наше имущество. Хотя бы свою чертову рыбку мог бы попробовать спасти. В общем, потащил он меня в машину, а у меня голова трещит после побоев, тошнит, и то ли он сам мне ничего не сказал, то ли я не понял, но только в поезде от дяденьки на соседней койке я услышал, что мы едем в Москву. Потом выяснилось, что батьке работу предложили. Мы сначала в коммуналке жили, а потом он сумел украинскую квартиру продать, денег поднакопить, и у нас своя появилась.
Полинина теория о пьющем и бьющем отце подтвердилась, но никакого торжества от своей правоты она не почувствовала. Вот перед ней сидел малыш, отец которого поджег квартиру и ударил его за то, что он не стал вести себя самоубийственно, как он. Ей захотелось погладить его, пожалеть, ту часть Толика, которая еще помнила, какого это быть ребенком, а не ту, что стояла на дороге с оружием, готовя облаву на полицейский конвой.
— Много историй есть об отце, но пришла на ум именно эта. Может потому, что у тебя над головой будто бы есть сияние московских золотых куполов, вот и захотелось рассказать, как я оказался в столице. Или я не прав?
— Я родилась в Москве.
Ему хотелось быть открытым перед ней, а Полина не могла понять, зачем мужику с пушкой показывать свою уязвимость. Раскачиваясь на стуле, Толик придерживался за край стола. Она хотела потянуться вперед, чтобы подвинуть пепельницу к себе и хоть на секунду прикоснуться пальцем до его руки, передать каплю тепла. Она этого не сделала, потому что над соседним столиком зажегся свет.
За ним сидел мужчина лет пятидесяти, его тело съел алкоголь и выкрасил его кожу в багровый цвет. Его глаза были краснющие и злые, а рот скалился так же, как недавно у Толика. Острые морщины от уголков губ чернели от щетины. На столе перед ним стояла бутылка водки, а на мокрой от масла газете лежала вонючая копченая рыба.
— Господь бог, это самая душераздирающая история, которую мне довелось слышать! Дамочка, снимай трусики, бармен, налей ему за счет заведения! Этот парень с такой хреновой уникальной судьбой, которой точно нет у миллиона других людей!
Он сплюнул на пол.
— Батя, а ты-то что здесь делаешь? — Толик вдруг рассмеялся, — Ты же помер уже, как год от печени.
Полине казалось это дичью, и она не могла понять, почему Толик, не знающий магии, не бледнеет от вида ожившего мертвеца.
