Бесов пройдоха, из всех торгашей падальщик только о нем и жалел. Хоть бы и потому, что старьевщик оказался прав.
Он думал, во всем виновата нищета. Это из-за нее он обирает мертвецов и живет, сбывая краденное. Из-за нее ест, воруя — и быстро скрывается в толпе. Это из-за нищеты он день за днем видит, как режет друг друга пьяная матросня, дерутся за места шлюхи, а юноши с глазами влажными, как у газели, спрашивают, ищет он удовольствий или продает.
Кабы Квадим не видел резню… Ведь были, были дни, когда солдаты узурпатора не зарубили родителей, он не бежал и не скрывался. Дома царило спокойствие. Жаркое солнце. Мать одевалась так ярко, как все женщины Царства. Боги, она не успела даже поседеть, когда ее убили!
Дома.
Земля за морем, за временем, по ту сторону смуты.
Последний раз, когда он был счастлив.
Соль и лишайник. Здесь ими покрыт каждый камень.
В предательских скалах Панайона повисла водяная взвесь, даже солнце в ней казалось бледным и маленьким. Осенним. Квадим пытался определить по солнцу время, но вскоре забросил это занятие. Есть вещи пострашней, чем заблудиться в скалах.
Например, сойти с ума.
Как знать, может, он уже тронулся? Он вправду безумец, если подался в Панайон после всего, что вокруг творилось.
Падальщик долго, наверное, полдня просто сидел перед ковром. Ни ел, ни пил — лишь всматривался и искал подсказки. Глупец, говорил он себе, глупец из глупцов. Но продолжал следить. Надеясь, что тряпка подаст ему знак или скажет, как дальше быть.
Все оставалось, как вчера: обезьянки вооружились кривыми ножами, прыгали и приплясывали. Временами он проваливался в сон и наблюдал видения одно страшней другого, а потом произошла перемена, которую он не углядел. Может, клевал носом, а может, такие перемены и нельзя заметить? Бесовки карабкались по скалам, а внизу, у подножия плескалось море. Он сразу узнал мать. Та была в ярком платье, вышитом виноградными лозами, и держала за руку черноволосого мальчишку. Обезьянки лазали по камням, а над ними, словно боги, проступали в небесах мать и сын.
Квадим сразу понял, что от него нужно.
Он прошел еще немного, когда открылось море — не тот голубой платок из залива Накатты, а серое, пенное и жадное. Падальщик скривился и начал спускаться.
Что там, найдет еще одну вещицу, чтобы загнать на черном рынке? Бледный Тип начал повторяться, подумал он.
Вместо этого Бледный Тип просто ждал его. Внизу, у самой кромки прибоя.
Он был одет в лохмотья, остатки некогда царских одежд. Когти на слишком длинных для человека ногах вцепились в покрытые влагой камни. Морщинистая морда казалась еще старше в блеклом свете.
