.
Затем Квадим упал во тьму, густую и непроглядную, как внутренности гроба. В бездне томилось… нечто: к далекому свету тянулись тощие руки с острыми когтями — но пока что они застыли в муке. Тварь еще не могла пошевелиться. Она была так близко, Квадим различил черные волоски на тыльной стороне ее ладоней. Еще он видел лицо — как две капли морда Бледного Типа, но высохшая и с пустыми глазницами. Так вот ты какой на деле? Когда не дух, не видение, а сам Тип, во плоти — вот какой?
Боги!
Дверь с треском распахнулась.
Квадим швырнул в нее тень — пригоршню мрака родом из того мира. Снова провал. Должно быть, он как-то избавился от охраны? Потому что вынырнул из теней уже дома. В ушах звенел его собственный крик. Падальщик скрючился на полу в позе младенца.
Кое-как Квадим встал.
Может, демон его спас, но толку-то? Как знать, если он ничего не помнит? А что, если старик выжил? Если его ищут и теперь прочесывают город? А может, ничего и не было, все просто кошмар?
По лицу падальщика стекла струйка крови.
Проклятье… Проклятье, проклятье! Он заметался от стены к стене.
Квадим давно не пил: с тех пор, как стал шутом патрикия — верней, всего лишь раз, для представления «пьяный проповедник», такие штуки не повторяют. Но сейчас он просто должен выпить. Иначе сойдет с ума! Падальщик держал кувшины в подполе — подальше, чтобы не было искушения — и теперь начал осторожно спускаться. Перед глазами плыло. Прежде, чем шагнуть вниз, он нащупывал перед собой каждую ступеньку.
Конечно, тряпка его уже поджидала.
Семь обезьян… Боги, да будьте вы прокляты! Семь обезьян вооружились кривыми ножами, они пинали хромого старика и приплясывали.
Квадим привалился спиной к стене и сполз на пол. Падальщик пил, пока кровь не застыла и тогда сковала его лицо сухой коркой. Он провалился в сон, яркий и страшный, где была тьма, а по нему ползали мухи, залезая в уши и в нос. Он задыхался, просыпался и вновь падал в забытье.
В редкие минуты, когда Квадим приходил в себя, он вновь лакал вино, прямо из горлышка кувшина.
Еще он вспоминал дом — последнее место, где был счастлив. Мальчишкой он вбирался на откос, и оттуда смотрел, как Великая Река несет мимо зеленоватые воды. Кружево теней успокаивало. Белые кубики домов, залитые солнцем поля и дымок над летними очагами во дворах.
— Да у тебя жир вместо мозгов, вот что, — говорил Петрас. — Светлая же голова, с такой бы горы свернуть, а ты!.. — и он махал рукой.
Бесов пройдоха, из всех торгашей падальщик только о нем и жалел. Хоть бы и потому, что старьевщик оказался прав.
