Да, птичка, мне уже не хватает тебя, даже если между нами одна стена. Что же ты сделаешь со мной дальше?
Кортеж Чеха прибывает ровно к назначенному времени — в полночь. В моем кабинете уже убрано, приготовлен бар и сигары. И в самый ответственный момент меня начинает тошнить от этого. Я убеждаюсь, что птичка мне дороже власти. С ней я могу быть слабым и уязвимым и не испытывать за это неловкость. А главное — она способна сделать меня лучше.
Чех в сопровождении двух своих телохранителей и Черепа входит в кабинет, когда я разглядываю портрет отца. Всегда хотел быть похожим на него, а сейчас на языке привкус горечи от того, что я творил.
— Вла-а-ад, — протягивает Чех, заинтригованно скалясь, — ты застал меня врасплох.
Пожав ему руку, жестом приглашаю за стол.
Чех не намного старше меня, но уже в двадцать руководил маленькой группировкой. В тридцать наладил связи с Палермо. А сейчас входит в тройку крупнейших темных бизнесменов страны. Я же долгие годы был в тени отца. Наверное, это к лучшему. Хотя бы руки не по локоть в крови.
— Приглашение не розыгрыш? — спрашивает он, ослабляя галстук, а я внимательно изучаю его сопровождающих.
Просто интересно, есть ли среди этих двоих тот самый Макс? Может, тот, что с козлиной бородкой? Или второй — с крысиными глазками? У обоих на лице написано, что они ублюдки. Отвратительно признавать, что многие и обо мне того же мнения.
— Мы давно знакомы. Я не стал бы разыгрывать тебя.
— А до меня дошли слухи, что у тебя терки с Шаманом. Особнячок-то как после бомбежки.
— Я бы назвал это недопониманием. Из-за скачка курса все на взводе. Никто не хочет терпеть убытки. — Я наливаю Чеху виски и протягиваю сигары. — Но я уверен, мы с Шаманом придем к взаимовыгодному решению. Я сейчас с любым предложением соглашусь. У меня двойная радость.
— Да, про Егора я тоже слышал. Поздравляю. Остался в нем бойцовский дух, хоть он и в модельный бизнес подался. Гены у вас отцовские, крепкие. — Чех поднимает стакан в знак тоста, и мне приходится кивнуть, хотя сейчас меньше всего хочется быть похожим на отца, для которого цена человеческой жизни определялась нулями.
Появившаяся на пороге птичка избавляет меня от скучного разговора. На ней элегантное платье, подчеркивающее ее идеальную фигуру. Ее волосы крупными волнами лежат на плечах. В глазах полыхает огонь. Чеховских бандитов она не узнает, значит, нет здесь того поганого пса.
Цокая каблуками и блестя украшениями, птичка проходит к столу. Мы с Чехом едва встаем, как она обнимает меня за плечи и, подтянувшись на носках, легонько целует в губы.
