— Привет, дочка. Я не хотел тебя напугать.
— Я не испугана.
Проблеск веселья в голубых глазах говорит, что он разоблачил мою маленькую ложь.
— Ты была полностью поглощена молитвой, — говорит он. — Я не мог заставить себя прервать тебя.
По какой-то причине в его присутствии я чувствую себя неуклюжей и косноязычной. Не представляю, почему, откуда взялась такая нелепая реакция. Не то чтобы он мог прочесть мои мысли и молитвы.
— Это не имеет значения, отец…
— Эффрам. Oтец Эффрам. — Oн делает шаг ко мне. — У тебя тяжело на сердце, дитя?
В его вопросе чувствуется любопытство, а не беспокойство.
— Нет, отец. Я молюсь, чтобы лучше понять свои мысли.
Лицо священника расплывается в улыбке, видимо, мой ответ ему понравился. Интересно, означает ли это, что он пожелает прокомментировать мои мысли. Мое мнение о нем улучшается, когда он этого не делает. Oтец Эффрам продолжает улыбаться, позволяя молчанию расти. Не могу сказать, это молчаниe должно быть спокойным или неловким. Уж не думает ли священник, что я попытаюсь заполнить паузу? Если последнее, он проиграет в этой игре — у меня былa слишком большая практикa в таких вещах.
В конце концов он заговаривает первым:
— Никогда не видел, чтобы кто-то из последовательниц Ардвинны был одет так... элегантно.
Я безучастно смотрю на него, прежде чем до меня доходит.
— О, но я не одна из последовательниц Ардвинны!
Его седые брови сбиваются в замешательство.
— Нет? Тогда это моя ошибка.
Но мое любопытство задето.
— Почему вы так подумали?
Глаза священника сверкают на маленькое подношение в нише.
— Я этого не оставляла, — спешу его заверить я.
— Знаю. Я подумал, возможно, ты явилась ответить на призыв. Ты похожа на aрдвинниток, видишь ли. Определенная свирепость выражения.
Ну, я чувствую себя достаточно жестокой, полагаю.
— Я не служу Ардвинне. Я служу Мортейну.
Он застывает, наклонив к плечу голову, и изучает меня еще более пристально, если это возможно.
— Неужели? — он бормочет. — Ну, это действительно интересно. — Он еще раз улыбается, складывает руки, снова кланяется, затем уходит.
Когда он исчезает, я украдкой нюхаю руку — просто чтобы убедиться, что запах древесного дыма и плохо выдубленной кожи до сих пор не цепляется за меня.
