Я ничего не ответила, только понадеялась: может, эта рана зарубцуется? Шрам останется на всю жизнь, он будет давать знать о себе, как же иначе? Но хотя бы перестанет доставлять ежеминутную невыносимую боль...
Нельзя столько времени держать в себе подобное, так нас учили. И что сталось бы с Эданом, не окажись на его пути маленькая сестра, как он меня называл по старинке. Теперь мы именовались послушницами — нас учили слушать и слышать... Вот и пригодилась моя наука.
Я думала о том, как быть теперь с этим знанием, стоит ли попытаться примирить Альрика с Эданом, — не разглашая откровений последнего, конечно же! — как совладать с будущей свекровью. Что говорить родителям — они наверняка удивятся, когда обнаружат, что я не обхожу Эдана десятой дорогой...
За этими мыслями я не заметила, как уснула, а проснулась от того, что мне трудно было дышать.
Тяжестью, придавившей меня к постели, оказался Эдан. Похоже, он задремал, склонился мне на колени, да так и уснул беспробудным сном. Я даже не могла дотянуться до кувшина с водой, чтобы если не облить его как следует, так хоть брызнуть водой в лицо. Не слишком-то и хотелось — пускай спит, а что ноги у меня затекли, не беда.
Сейчас, во сне Эдан казался моложе, чем при свете дня, но погладить его по щеке, как Альрика, не тянуло — щетина казалась жесткой даже на ощупь. Разве только потрогать кончиком пальца...
Он, впрочем, проснулся, стоило мне пошевелиться, приподнялся на локте и тут же спросил:
— Что за крики?
— Какие... — я прислушалась. — Правда, голосит кто-то. Надо пойти разузнать. Или служанка прибежит... Ой!..
— Ты же сказала, что я могу выпрыгнуть в окно, — Эдан встряхнул головой, чтобы окончательно проснуться, и улыбнулся.
— Уже рассвело, заметят!
— Тогда спрячусь за занавесью, а потом выскользну. Будто первый раз...
И тут в дверь отчаянно заколотили.
— Госпожа, госпожа Вьенна! — голосила служанка. — Беда! Ох, какая беда! Отопри скорее, матушка зовет!
Мы с Эданом переглянулись. Что за беда, о чем она?..
— Сейчас, обожди! — недовольным тоном отозвалась я и снова взглянула на Эдана.
— Иди к матери, — велел он, потом вдруг наклонился ко мне, коснулся губами щеки, шепотом произнес: — Спасибо тебе за эту ночь.
— Непристойно звучит, — не сдержалась я, не торопясь отстраниться. Почему-то сделалось жарко, даже щеки запылали. От Эдана, что ли, веяло таким теплом?
— Я с тебя еще и платье сниму, сама долго будешь возиться, — добавил он и немедленно сделал это, а затем скрылся за занавесью.
