Хаос в преподавании в высшей школе не меньший, чем в других отраслях народного просвещения. Прекращено преподавание целого ряда юридических дисциплин, как римское право, гражданское право, оба процесса и т. д. Введены факультеты общественных наук и рабочие факультеты с весьма расплывчатыми и неопределенными программами при незамещенных кафедрах. Однако сделаться ученым очень нетрудно: достаточна протекция к комячейке университета или к стоящему во главе его ректору. Три года непрерывного чтения лекций закрепляют за лектором звание профессора независимо от его действительного ученого стажа. В сущности, ни в средней, ни в высшей школе нет никаких испытаний для проверки успешности усвоения учащимися пройденного, и потому можно легко себе представить тот общеобразовательный и научный багаж, с которым они покидают свои учебные заведения.
Условия, в которые поставлено преподавание, нельзя назвать иначе, как неслыханным издевательством над учением. Конечно, и в высшей школе нет никаких пособий для учащихся. В материальном отношении последние так же плохо устроены, питаются кое-как, сидя большей частью на одном советском супе в столовках. В Донском университете в Ростове, несмотря на близость угольного района, в течение зимы 1920—1921 гг. помещения, кроме кабинета ректора, не отапливались вовсе. Занятия происходили частью по вечерам, причем аудитории не освещались и не отапливались, так что слушателям и профессорам приходилось сидеть в них, не раздеваясь, и приносить с собою ночники или свечные огарки, чтобы не очутиться в полном мраке. Можно себе представить эту картину аудитории, пребывающей в полумраке, профессора в зимнем пальто и шапке, закутанного в башлык, читающего при 3° тепла в комнате охриплым от холода голосом, при свете тускло мерцающего ночника, свою лекцию! Извольте в такой обстановке что-нибудь записать, а для лектора попытаться изобразить на доске какой-нибудь пояснительный чертеж. Ясно, до какой степени обалдения от холода доходят к концу занятий все в аудитории, и с какой исключительной неохотой посещаются лекции. Наконец, лекции закончены; из нетопленых и темных аудиторий стремительно бегут домой продрогшие и полуголодные профессора, и русская учащаяся молодежь. А в это время рядом с этим университетом, в содержимом на средства того же Наркомпроса цирке, отапливаемом и залитом светом, жадная до зрелищ толпа, глазеет на то, как откормленные свиньи в цилиндрах на арене изображают из себя недорезанных буржуев. Нельзя не отметить и того самопожертвования, с которым старые русские ученые силы приносили себя в жертву любимому ими делу. Сколько ученых с крупными именами перемерло в Советской России исключительно из-за своей преданности долгу и чтению лекций в подобных неслыханных в мире условиях. Ввиду того, что зимой 1922 года положение с продовольствием будет еще хуже, надо полагать, что академический год будет опять сорван.
