Махнув уже рукой на снабжение прочими продуктами, ЕПО сосредоточило внимание на выдаче хлеба, но и тут происходили невероятные перебои. Например, ввиду отсутствия топлива весной 1921 года стояли 2 недели Ростовские мельницы и все население, за исключением привилегированной категории, вовсе не получало хлеба. И это еще в Ростове — в хлебородном районе! Что же делается во всей остальной России? А там, в Петрограде, например, с начала мая вместо хлеба стали давать селедки из случайной партии, прибывшей через Эстонию. Я уже не говорю про хлеб, выпекаемый из листьев и всяких трав в местностях, постигнутых неурожаем. Можно себе представить весь этот беспросветный ужас людей, лишенных даже насущного хлеба! Еще пример: в Москве перед Пасхой 1921 года не выдавали хлеб: все жители возлагали надежду, что хоть на Пасху они получат какую-нибудь компенсацию, тем более что Пасха совпадала с советским праздником 1 мая. Однако в конце Страстной недели выяснилось, что дадут что-то по ½ фунта соли и по куску мыла. Негодованию народному не было границ. Особенно взволновались рабочие. Московский совдеп не на шутку испугался и выбросил московскому населению подачку в виде какой-то безделицы детям (плитка шоколада и несколько карамелек). Заткнули глотку недовольным и успокоились.
Так же безысходно, если еще не хуже, обстоит дело и со снабжением рабочих предметами первой необходимости. Какую отталкивающую, но обычную в Совдепии картину представляют всевозможные унижения человеческого достоинства, чтобы выпросить себе топлива на зиму, хотя бы в самом минимальном количестве! Сколько мелких интриг, подсиживаний, неприятностей, обманов, чтобы только заполучить со службы каких-нибудь 5 пуд. дров или 10 пуд. угля (количества, о которых прежде и не думали)! Однако когда сам испытаешь удовольствие жить в нетопленых комнатах, то поймешь всех этих людей. Поздней осенью 1920 года мне лично пришлось жить в г. Нахичевани, и ввиду ожидавшегося переезда в Ростов, где я рассчитывал получить эти 10 пуд. угля от одного учреждения, а также из-за отсутствия свободных денег (уголь стоил тогда на базаре 6-7 тыс. руб. за пуд), я оказался без топлива. Переезд, однако, задерживался, а тут, как назло, хватили холода, и пришлось прожить в начале ноября около 2 недель в комнате, в которой температура падала все ниже и ниже и дошла до 2-3° выше нуля. При такой температуре буквально стынет разговор, стынут мысли. Думаешь подольше не возвращаться домой, только бы сократить пребывание в нетопленой комнате. Наконец, попадаешь домой. Все сидят в зимних пальто, не раздеваясь. Потом, также почти не раздеваясь, приходится ложиться в холодную постель с ледяными подушками. Настает утро. От холода и сырости долго не решаешься подняться с постели, чтобы идти умываться ледяной же водой. Затем тщетно стараешься отогреться около керосинки, на которой кипятится чай, и которая является единственным отопительным средством в комнате. У всех — посиневшие утомленные лица, опухшие от холода руки, с анжелюрами, потрескавшаяся кожа… После чая — опять на мороз, потом — в нетопленое помещение службы. Самое теплое время — в дороге: пока двигаешься, не так чувствуешь холод. А говорят, что топлива на зиму 1922 года будет еще значительно меньше. Какая странная вещь — отсутствие тепла в жилом помещении!
