которых я всегда старалась держаться подальше. Не показываться на глаза, не даваться в
руки, обходить стороной, какими бы вкусностями они ни пытались меня приманить.
Беспокойство искрилось в ее глазах, улыбке, прорывалось в движениях, звенело в
голосе…
И именно она, одна из тех, кого я всегда избегала, оказалась ребенком, за которым
мне нужно было приглядывать.
Не самая простая работенка, но мысли о побеге с каждым днем посещали меня все
реже.
Через несколько дней после того, как я стала Пушистиком официально, Эдит
начала постепенно отпускать меня. Все меньше носила на руках, все чаще бегала следом
— ей нравилось смотреть, как длинными скачками я преодолеваю коридор на втором
этаже и как могу в два прыжка пересечь гостиную на первом этаже.
Она говорила, я почти летаю.
Домашняя прислуга, стоило мне выскочить им под ноги, обычно говорила что-то
нецензурное и злое, но тихо, чтобы не услышал ребенок.
Эдит поверила, что я не исчезну, и вернула мне мою свободу, хотя порой я все еще
ловила на себе ее напряженный, беспомощный и совсем не детский взгляд. В этом взгляде
было нечто важное, глубинное, раскрывающее самый большой страх девочки, но у меня
не получалось его понять.
Догадывалась, что дело в ее матери. В той женщине, о которой не хотел говорить
Хельму и о которой мне некого больше было спросить.
Я не могла найти в себе храбрости и безрассудства, чтобы просто так раскрыть
посторонним людям важную тайну обо мне. Не была уверена, что отношение прислуги не
ухудшится, узнай они, что я говорить умею и вообще высшая нечисть.
Няньке детеныша, носящей скучное имя Марта, я и такая не нравилась. Она не
одобряла современной моды заводить в домах нечисть и уж совсем не понимала, зачем
было брать нечто малосимпатичное и приблудное с улицы, когда в городе есть питомник с
элитной мелкой нечистью только самых безобидных и милых видов.
Пока Марта ворчала себе под нос или обсуждала меня с домашней прислугой, я
легкомысленно ее игнорировала, не видя угрозы в пустой болтовне, но, когда однажды на
прогулке она осмелилась поделиться своими мыслями с Эдит, пожалела о своей
беспечности — чокнутая нянька имела на детеныша влияние.
Меня тоже многое в Марте не устраивало, начиная от ее устаревших взглядов и
заканчивая привычкой шипеть на провинившуюся Эдит ядовитой змеей.
— Подумай, дорогая, может, стоит попросить господина Йегера заменить ее чем-
нибудь более… соответствующим твоему статусу? Эта крыса… — ласково вещала она, проигнорировав мое утробное ворчание. Угрозы во мне она не видела напрасно. Может, я
