Треск. Удар. Меня откинуло назад. Вместе с сиденьем. Я открыла глаза и уставилась на расщепленный ствол дерева. Погодского рядом не было. Огляделась. Он лежал на небольшой поляне и и смотрел в небо.
— Не стал тебя беспокоить. Идти нам далеко. Решил дать тебе время отдохнуть.
— Отдохнуть? — взревела я, чувствуя желание наброситься на козла и растерзать его. — Я была в ноккауте. Слова не могла сказать. Я….Я…Я
— Да, ты права. редкий случай — твое молчание. Я дал отдохнуть себе. Пошли. Тут недалеко. Километров десять по лесу, — прохрипел Антон. Я посмотрела в его глаза и поняла сразу — не дойдет. — Давай только машину замаскируем. Давай, куколка.
«Он не может без меня. Я пока ему нужна, по этому я до сих пор жива. А что будет потом, когда надобность во мне исчезнет?»: думала я, забрасывая останки несчастного» Запорожца» еловыми лапами и прочим мусором, найденным мною. Погодский спал. Тихо — тихо, страшно до мурашеку. Он мне тоже нужен. Я вдруг вспомнила своего отца. Он тоже был вот таким, как этот мерзавец. Мать его ненавидела всю жизнь, говорила так. Но я то все знала и видела. Мама плакала по вечерам, думая, что я не вижу. Сидела с фотокарточкой в руках, рассказывала ему про жизнь и рыдала. Отца убили. И в этом не было ничего странного. Он был каталой, карточным шулером. Просто не повезло. Нарвался на компанию своих же «коллег», которые не стали церемониться с одиночкой и выкинули его из окна квартиры на восьмом этаже. Всю жизнь, сколько я помню, она говорила мне «Держись подальше от таких как твой отец», хоть и любила его безмерно. Одно я знаю — мамуля была счастлива, что в ее жизни был папа. Она умерла, когда мне исполнилось пятнадцать. И все заботы обо мне взяла на себя бабушка.
— Эй, слышь, — позвала я тихо. Говорить не очень — то хотелось. Я упахалась, как комбайнер на покосе, пока этот паразит прохлаждался, развалившись на травке. Надеюсь он нацеплял клещей на свою брутальную задницу. И хоть один из них окажется энцефалитным. Антон не ответил, и я почувствовала, как по моему горбу ползут ледяные мурашки. Села на корточки перед бандосом и приложила пальцы к яремной вене на его шее, пытаясь нащупать пульс. А он красивый, глаз не отвести. Скуластое лицо, покрытое легкой щетиной. Мог бы работать моделью. Если бы не шрамы: один над губой, в форме полумесяца. Другой рассекает бровь, достаточно глубокий. Захотелось, почему — то, провести пальцем по пухлой верхней губе Погодского, а потом лизнуть ее, просто чтобы почувствовать вкус.
