После чистки стойл Тось возвращался в дом. Дальше по плану шел обед, который состоял опять же из молока, густой каши, щедро заправленной салом, и лепешек по изобретенному самим Тосем рецепту. Их он замешивал на молоке и пек прямо на печке, не заморачиваясь ни дрожжами, ни закваской, ни всякими там сковородками. Честно говоря, при виде этих лепешек деревенские бабы, скорее всего, дружно принялись бы плеваться, но самому Тосю они нравились. Хлеб, он и есть хлеб, чего еще надо? Кроме того, у Тося в погребе еще оставались соленья, заготовленные покойной матерью — целые кадушки квашеной капусты и соленых грибов и длинные ряды горшочков с залитыми медом фруктами. Иногда у него на столе бывало и мясо. Скорее редко, чем часто, Тось все еще надеялся сохранить скотину, чтобы по весне получить приплод. Он очень долго и тщательно выбирал, кого отправить в котел, а кого оставить до весны. Правда, ни ножом, ни топором Тось пользоваться толком не умел, и лишал жизни своих подопечных старым, испытанным еще на стрекозах методом. Резко захватывал контроль над сознанием, а остальное было делом техники. Сначала Тось пытался поиграть с перехваченными животными, заставить их выполнять разные штуки, но быстро понял, что мясо после этих игр быстро портится, заванивается, становится невкусным, и перестал. Теперь держал контроль только до того, как надрезал горло, чтобы выпустить кровь, а дальше животное или птица умирали естественным путем. Их собратья после такой процедуры несколько дней шарахались от Тося, как от чумы, как будто что-то понимали. Даже Милка во время дойки нервничала и неодобрительно косила на хозяина большим коричневым глазом. Но потом все забывалось, и животные снова вели себя по-прежнему. Тось за это считал их очень глупыми, и никогда не разговаривал со скотиной на равных. Только приказывал.
После обеда Тось делал кое-какие домашние дела, обходясь самым минимумом, и шел отдыхать.
Отдыхал он в бывшей материнской комнате, в которой теперь вместо чистоты и порядка царил полный разгром. Тось вообще не слишком утруждал себя уборкой, а в этой комнате сорил и разбрасывал вещи с каким-то мстительным удовольствием. Напротив когда-то чистой и опрятной постели висело большое зеркало, и Тось иногда приносил морковку или яблоко, устраивался на кровати и заводил со своим отражением длинные разговоры. Все-таки живое человеческое лицо, а не скотина бессловесная. Иногда, когда на зеркало падал случайный взгляд, ему казалось, что отражение внимательно смотрит на него и кивает, либо качает головой в ответ, поддерживая разговор. Конечно, Тось знал, что это неправда, но все равно тщательно пестовал в себе иллюзию и даже придумал отражению имя Рось, похожее на свое собственное.
