Одиночеством Тось наслаждался весь грязень. В склизень наслаждение стало не таким острым, а к концу долговоя сошло на нет. В холодень оно уже стало слегка раздражать, в лютотреск же настолько обрыдло, что Тось отдал бы всех оставшихся коз за возможность просто с кем-нибудь поболтать. Удерживало его понимание того, что коз-то односельчане заберут со всем удовольствием, а вот разговаривать с ним, скорее всего, не станут. Возьмут за шиворот и отправят к тетке, если не еще куда-нибудь похуже. С них станется, особенно со старосты. Поэтому Тось решил держаться во что бы то ни стало. Никому не показывать, как ему плохо, а потом зима кончится, и они все увидят, что он справляется, и станут относиться к нему нормально.
Все дни Тося проходили одинаково. Утро начиналось со вторыми петухами дойкой кареглазой кормилицы Милки. Тось давно уже навострился доить не хуже, чем покойная мать, а может даже и лучше. Упругие струи белого молока резко били в дно подойника, как набатом, сзывая кошек и щенков со всей округи. Из подойника поднимался пар и лился теплый вкусный запах, от которого кошки внимательно приподнимали ушки, а щенки начинали жалобно поскуливать. Тось не был жадиной и, закончив доить, наливал попрошайкам немного молока в большую плоскую миску. Потом относил оставшееся молоко в дом, откуда возвращался в обнимку с кастрюлей каши для поросят. Этим толстомордым обжорам всегда привилегии, даже кормить надо первыми, иначе оглушат своим визгом. Одно утешает — за свинину всегда дают хорошие деньги. А дальше — по порядку: Милке, козам и овцам — сено, Орлику — овес, курам, индюкам, гусям и уткам — зерно. А когда хлев, наконец, наполнялся жадным чавканьем, можно было вернуться в дом, немного передохнуть и позавтракать самому. Тем же Милкиным молоком и куском собственноручно испеченной лепешки.
После завтрака Тось опять шел в хлев, и для него наступала самая веселая пора — чистка стойл. Отец справлялся с этим играючи, а от Тося такая работа требовала большого напряжения. Навоза было столько, что к концу зимы на заднем дворе выросла куча величиной с сарай. Отец, чтобы не захламлять двор, обычно вывозил все это добро по весне в поле и скидывал в одну кучу. Там навоз перепревал, а осенью получившийся перегной раскидывали по полю, чтобы земля была лучше.
Тось, когда смотрел на кучу, сомневался, что у него получится провернуть такое дело. Ее ведь нужно сначала погрузить, потом отвезти, а потом еще и выгрузить. А у него пока кое-как получалось справляться с ежедневной порцией, и то под вечер руки отваливались.
