После теоретических познаний со страниц гороскопа, я заранее предчувствовала, что в лагере я непременно влюблюсь. И Настя тоже так думала и мечтала об этом.
И мы влюбились. В первый же день, как приехали. Его звали Илья. Он был сыном повара, и подрабатывал хлеборезом. Ему было шестнадцать лет. Высокий худой темноволосый лохматый мальчишка со впалыми щеками и горящим взглядом. Он курил сигареты «Bond», носил джинсовую безрукавку со значками группы «Кино» и ездил по лагерю на велосипеде «Кама» с мотором и огромными брызговиками. А еще у него были солнечные очки с зеркальными стеклами и кожаные напульсники с клепками на запястьях. Он чем-то напоминал актера из фильма «Рэмбо. Первая кровь». И при виде него как-то щемяще болела душа.
Мы увидели его, когда, в компании еще двух девочек из нашего отряда, вышли из столовой, собираясь прогуляться и обследовать окрестности. Парень с оглушительным треском промчался мимо нас на своей «Каме» в лучах послеполуденного солнца.
— Кто это? — Настя даже остановилась, пораженная его видом.
— Это Илюша, — сказала девочка Юля, которая уже прожила в лагере одну смену, — Хлеборезка безрукий.
— В смысле? — не поняла я.
— Ну, вы сейчас в столовке хлеб видели?
Я вспомнила толстые неровные куски в пластмассовой корзинке и кивнула.
— Его работа! — пояснила Юля, — Совсем не старается. Только носится на своем велике, да к девчонкам липнет.
Пока мы прогуливались по лагерю, Илья еще несколько раз нарочно проехал мимо нас, бросая на Настю заинтересованные взгляды.
Но подойти к ней он так и не решился. Вместо этого, он у кого-то, скорей всего у вожатых нашего отряда узнал мою фамилию, и окликнул меня, когда я шла в прачечную получать постельное белье на себя и Настю, пока она разбирала в палате наши вещи.
— Мухина?!
Я обернулась.
— Подойди, — властно сказал он.
Я нерешительно остановилась и молчала, глядя на него, не в силах ничего произнести.
— Не бойся. Меня Илья зовут, а тебя?
— Ника, — тихо проговорила я.
— Вероника? — переспросил парень.
— Просто Ника, — буркнула я, и собралась было идти дальше, но он снова позвал:
— Ника! Ника Мухина! Никамухина?! Совсем никому? Никому- никому?! А мне? — он почти пропел эти слова и усмехнулся, — Скажешь мне, как подругу зовут?
— Которую? — спросила я с вызовом, волнуясь и паникуя внутри.
— Красивую, с косой.
— Настя, а что?
— Можешь ей записку передать?
Он приблизился ко мне и протянул сложенный листок бумаги в клеточку. Я взяла записку из его пальцев и, случайно коснувшись их, вздрогнула. Он поднял очки на лоб и, прожигая меня взглядом пронзительно синих глаз, строго сказал:
