На всех трёх стругах шло ликование, казаки шумно обсуждали прошедший бой, и перекрикивались с командами первого и второго стругов. Но были и раненые на каждом из них. Они сами себя перевязывали подручным материалом, прикладывая к ранам всегда имеющиеся у каждого лечебные сушёные травы. Боевая готовность, продиктованная полувоенным бытом Войска Донского, обязывала, чтобы каждый казак был готов к получению раны в бою. На палубу выбежал Новосильцев, он находился в состоянии эйфории победы и восхищался военным искусством атамана. Кондратий не ожидал, что Мирослава, не стесняясь ни отца с братом, ни казаков с атаманом, выбежит из своей каюты и со слезами на глазах обнимет его, радуясь победе.
— Ты мой спаситель, данный Богом, — тихим голосом молвила девушка, вытирая ладонями потное лицо Кондратия, и осматривая, нет ли у парня ран.
— Ты не от дикого медведя меня спас, а от лютого врага, моё солнышко, — добавила княжна.
Кондратий смущался от её нежности и одновременно гордился этим. Не зная, куда деть свои руки, не решаясь обнять девушку, он выглядел немного смешно и неуклюже. А княжна не видела никого вокруг, она безумно была счастлива, и когда Белояр хотел сделать сестре замечание, Мирослава одарила его сердитым взглядом и даже немного оттолкнула от себя.
— Если бы тебя смертельно ранили, то я бы тоже умерла вместе с тобой Кондратушка, — шептала она парню, уводя его к каютам, подальше от казаков.
— Я батя, пойду отдыхать, — заявил Кондратий атаману, — мне с утра за штурвал, нужно быть готовым.
Атаман не возражал, и девушка проводила Кондратия до его каюты, нежно обмыла ему лицо и руки, вытерла своим полотенцем, вынесенным ею для этого и, погладив парня по голове, неуклюже чмокнула его в щеку. У Кондратия взыграла кровь, он даже не представлял себе, как это приятно, когда любимая девушка дарит заботу и ласку, да ещё целует в щеку. Но позволить себе поцеловать её он не решался, чистое и нежное чувство любви не позволяло пока переступать невидимую грань. Парень вошёл в свою каюту и растянулся на топчане, но спать после пережитых событий этой ночи не хотелось. А до утра оставалось около трёх часов.
На палубе ещё обсуждали бой, Кондратий слышал похвалы в его адрес. Атаман окончательно поверил в дар сына, «полученный от ведьмы» итрезво теперь оценивал вклад Кондратия в победу.
— Если ба ни мой сын, — кричал на палубе Черкашенин, — то енти супостаты могли нас порезать, как спяшших котов! Кондрашка спас, храни яго Господь! Покамест мы ба проснулися, да шашки в руки узяли, многих ба ужо не было ба с нами, а то и всех разом!
