— Какой еще пожар? — вскинулся воевода. — Чего мелешь-то, татарская твоя рожа?
Мефодий беззлобно рассмеялся. — Да ты не кипятись, воевода, — примирительно заметил он. — То дело житейское, у всех случается.
— У всех, да не со всеми, — в сердцах бросил Ляпунов и тут же нахмурился. — Ты на что намекаешь?!
— Да чего ж тут намекать, — покачал головой Мефодий, и, посерьёзнев, добавил: — Выбрось ты её из головы, Прокопий. Не твоего полета птица!
— Ах ты ж щучий потрох, собачий сын! — взвился воевода, вскакивая на ноги и хватаясь за рукоять сабли. — Я тебе твой язык поганый сейчас вырежу и твоим же свиньям скормлю!
— Господь с тобой, воевода, — вздохнул Мефодий, не обращая внимания на воинственный выпад, — какие у нас тут свиньи — последнего хряка еще по осени на мясо забили…
Ляпунов, еще немного постоял, возвышаясь над ним, и слегка пошатываясь, потом разом как-то обмяк и рухнул на лавку.
— Что, так видать? — упавшим голосом спросил он.
Мефодий кивнул, и глаза его снова превратились в щёлки.
— Ты ж с неё, почитай, все время глаз не сводил! Я уж думал — вот-вот дырку просмотришь!
Ляпунов застонал и уткнулся лицом в широкие ладони.
— И как на Басманова зыркал, когда он ее в карету повёл — почитай, вся околица видела, — безжалостно продолжал Мефодий. — Ежели б из того взгляда саблю выковать — всадника бы от шлема до сбруи рассечь можно было.
— С Басмановым у меня свои счеты, давние, — буркнул Ляпунов, наливаясь краской и темнея лицом; на скулах заходили желваки.
— Эх, Прокопий, — снова сокрушенно вздохнул Мефодий. — Тебе бы жениться…
— Мефодя, — задушевным голосом сказал Ляпунов, сгребая старосту за грудки, — сходи принеси браги — как православного прошу. Не дай грех на душу взять…
Когда за Мефодием закрылась дверь, он обхватил голову руками.
Стоило закрыть глаза, как перед ними вставал девичий образ — неземной, ангельской красоты.
Эти соболиные брови вразлёт, алые губы, и очи, черные, бездонные, словно озёра, в которых он, Прокопий Ляпунов, кажется, утонул.
Ладони до сих пор помнили тепло ее тела, когда он поддерживал ее под руку в лесу.
Именно тогда, на заснеженной поляне, когда опустился перед ней на колени, а она удивленно смотрела на него сверху вниз, он вдруг осознал, что…
Ляпунов с досадой хватил по столу кулаком так, что подпрыгнула чарка.
Хватит! Она — царевна! А он — худородный боярский сын, служивый человек. Проще добыть звезду с неба!
Скрипнула дверь и в горницу осторожно просунулась голова десятника.
